Их одиночество.

 

 

Эссе.

 

 

 

Их, в большинстве своем, напрасно искать среди живых на земле. Стерлись давно их следы на тропинках и дорогах, высохли слезы, отпели их безумные соловьи, распрямились травы, потускнели и разбились зеркала, которые помнили их молодыми и влюбленными.

 

Разве что по ветхим, разбухшим от сырости деревням- деревяшкам России, где горькая осина, зыбучие болота, да родная картошка еще доживают сирый век остатки горестного поколения женщин- вдов Великой Отечественной.

 

И сами деревушки эти, будто в испуге разбежавшиеся друг от друга на десятки километров, давно не живут, а горюнятся ныне, обозначая себя в ночи редкими, как волчие глаза, огнями.

 

А когда лихие на удачу воры, промышляя цветным металлом, срежут провода на столбах, терпеливо жгут пенсионеры керосиновые лампы. Об эту пору деревня словно лесная гнилушка, подсвечиваемая жуками- светляками.

 

Великая Отечественная- породила великие человеческие трагедии.

 

Всякий раз, когда шальная или прицельная пуля на фронте обрывала жизнь солдата, глубоко в тылу она венчала какую-нибудь женщину с горьким одиночеством.

 

 

Еще минуту назад была она женой и матерью, любящей, заботливой, верящей в счастливую жизнь после войны. И вот уже она- вдова, а дети- безотцовщина.

 

Подлинная любовь распознает горе на расстоянии, она быстрее любых средств связи доносит весть от сердца к сердцу. Через сотни и тысячи километров от этого взрыва может дрогнуть ответно чуткое любящее сердце.

 

И, оцепенев, замирала женщина среди поля, долго вглядываясь на запад, куда уже покатилось солнце. Недавно горела вечерняя заря впол-неба, а теперь, сжавшись, маленьким полукружием зависла над дальним лесом. Будто сильная сказочная птица складывала огромные натруженные крылья.

 

- Мамка? Работай уж...Чего столбом занемела. Не запишут ведь трудодень. Зимой с голоду подохнем!- кричали на нее тоже пропадавшие в поле дети.

 

- Ох, батюшки! Худо мне что-то мне!- ссохшимися губами говорила она, вытирая рукавом пот на лбу.- Не иначе с отцом вашим беда...Сердце так и дрожит...

 

- Ладно выдумывать ужо,- беззаботно смеялись дети.- Тятька наш большой! Сильный! Ему винтовку выдали. Со штыком . Он враз немца проткнет.. К зиме домой вернется с полным котелком масляной каши...Я съем ее и тоже буду взрослым и храбрым.

 

Она вымученно улыбнулась.

 

- Храбрый - это верно! Только немец все лицом к нам, а батька ваш задом... Пятится и пятится. Скорому концу в этой войне не бывать. Немец силищу лютую накопил. Может и на вас еще каши достанет...

 

О, великий и могучий русский язык! Кто придумал эти суконные слова: " пропал без вести!". Будто не родину в составе действующей, со штабами и тылом, армии, защищал человек, а своей охоткой, никого не предупредив, ушел из деревни в болото клюкву собирать и пропал там среди ухающих зыбей.

 

Эта бездушная, ничего не значащая фраза, на годы продлила мучительные ожидания тысяч и тысяч солдаток. С одной стороны она поддерживала - может быть жив ее единственный и любимый, с другой- оскорбляла.

 

В тылу, где они надрывались из последних сил, чуть ли не каждый колосок в фонд Победы был подсчитан, каждая курица в списки внесена по сельсоветам, а там в могучей сталинской армии о которой написано столько песен и снято фильмов выходит и людей толком учесть не могут. Будто это мухи, волноваться о которых нечего. Или враг так силен, что мертвых подсчитывать времени не хватает...

 

И великий День Победы, пришедший , наконец, на измученную страну, стал, по сути, не только радостью, но и черным днем для миллионов вдов.

 

Давясь слезами безысходности, смотрели они на счастливых женщин, чьи мужья вернулись к родному порогу. С острой тоской видели они, как обнимают оставшиеся в живых фронтовики своих детей, целуют жен, и, смиряясь со своим одиночеством, обвиняли в этом не Сталина, считавшего кровь русского солдата самой дешевой в мире, а видели божий гнев, покаравший их неизвестно за что.

 

Они не слышали ни музыки, ни смеха, ни торжественных слов, вырывающихся из репродукторов... В этот день их надеждам пришел конец. " Жди меня и я вернусь, только очень жди..." Не всегда жизнь складывается по-писанному!

 

Ульяна Мироновна Дворцова, солдатка с Новгородчины, по-русски дородная, красивая даже в пожилом возрасте женщина, отдавшая фронту мужа и двух сыновей, не встретила с проклятой войны никого. Она работала в колхозе и в последние годы, почти обезумев от тоски и одиночества, продолжавшиеся уже много лет, кричала в этот день в отчаяния всем партийным и советским начальникам, приезжавшим в село:

 

- Зачем мне эта Победа? Какой мне лично от нее прок?

 

- Что несешь, баба глупая? Твои муж и сыновья от немецкого рабства тебя спасли.

 

- А я в колхозе разве не раба? С пяти утра до полуночи на ферме пропадаю... Ни выходных у меня, ни отпуска. Прийдешь домой чуть живая, а там ни души.. Только занавески от ветра шевелятся.

 

Одна ложишься в холодную постель, одна встаешь. Дом мой не немцы сожгли, а наши... Когда освобождали село, все целые дома в прах разнесли.

 

Я говорю лейтенанту, который пушкой командовал: " Сынок! Немцы давно удрали, пошто ты село рушишь." "А вдруг говорит он, там снайпер засел, и головушки наши дырявит!" И выпалил, паразит!У него видно, у самого дырка в голове от рождения.

 

После войны собрали мне изобку маленькую из горелых бревешек. В ней и доживаю свой век. Целого леса пожалели, не заслужила видно... " Не положено, мол, лес для народа бережем!" А я , выходит, не народ! Дров сроду не допросишься. Хворостом обогреваюсь. Утром в избе так холодно, что чугуны в печке замерзают...

 

Пятый год прошу председателя крышу перекрыть, течет изба, как решето... Так ему не до меня. Он по партийной линии выслуживается...

 

- Твом муж и сыновья золотыми буквами вписаны на аллее Славы. Ты гордится ими можешь!

 

- Я по- женски, по-бабьи скажу! Может неправильно, уж простите меня.Пусть бы лучше у нас в селе немец-помещик был, зато вечером садились бы за один стол со мной муж и двое сыновей... И внуков бы дождалась. Мне все равно на кого спину гнуть, что на помещиков,что на коммунистов...

 

- Дура полная! На сто лет вперед! Немец поубивал ты твоих мужиков.

 

- За что их убивать? Они не коммунисты, не пьяницы. Крепкие, здоровые мужики. При любой власти землю надо пахать, и за скотом ходить...

 

- Да ее уже надо в сумашедший дом сдавать... Что она несет такое?

 

- Ладно, бог с ней! Нынче не сталинские времена! В конце концов это ее личное мнение! Да и жить ей осталось немного. Возраст. Только журналистов к ней не подпускать...

 

Давно переселилась Ульяна из неприглядной "изобки" своей на местное кладбище.

 

Навещать ее, одинокую и на погосте особенно некому. Младший брат ее, инвалид, подорвавшийся на мине после войны( ходил мальчишка в лес по грибы, увидел в траве что-то блестящее ткнул любопытства ради палочкой. Оторвало по колено ногу и кисть левой руки) через много лет после ее смерти. когда была напечатана областная Книга Памяти нашел по ней место захоронения сыновей Ульяны.

 

Далеко покоятся их косточки. Один в Белоруссии, второй- аж под Веной.

 

Брат, тоже старый человек, приходит к сестре на местное кладбище, громко, будто она может услышать его, зачитывает адреса, где покоятся сыновья, крепкие, молодые ребята. Зачитывает по несколько раз, надрывно кашляя, и прихлебывая вонючую самогонку прямо из горлышка бутылки.

 

- Слышишь, Ульяна! Внимай, говорю про Сережку и Василия. Запомни адреса-то. Запиши, если память плохая... Навести их там...В загробном мире, сказывают, все можно.

 

Сухо шуршат травы на могиле, покренилась деревянная оградка, пестрая бабочка безбоязненно села на рукав брата, маленького, кособокого мужичка.

 

- Меня скоро ангелы к тебе тоже призовут. Насухую, боже упаси, не встречай...Купи не пожадничай , склянницу махонькую вина в казенке ихней,- продолжал он, косясь на бабочку, которая сидела уже на воротнике заношенной давно нестиранной рубахи.- А Иван муж твой так и не нашелся. Никто не знает, где косточками лег. Какого мужика война сожрала? И не подавилась, ага! Помолоду вы пара на загляденье были. По всему сельсовету. Любовь, да еще какая! Жить, да жить бы вам не горевать...Ну отчаливаю я покудова! Как прослышу новости про Ивана, непременно прийду, сеструха...

 

И он уходит. Пестрая,доверчивая бабочка, которая одна здесь живет постоянно, выводя потомство, садится на крест, уже тронутый ртутно-мерцающей плесенью, и замирает, словно боясь нарушить кладбищенский покой.