- А ты знаешь, что в акации червяки? – злорадно спросила Светка, помахивая у меня перед носом веткой с цветущими гроздьями акации. Сладкий запах меда, смешанный с запахом теплой пыли, ударил мне в нос. Запах мая!

- Нету там никаких червяков, - невозмутимо ответил я, усиленно удерживая дурацкую улыбку, растягивавшую мне рот от уха до уха. Что за напасть, в самом деле! Стоит мне увидеть Светку, тут же улыбаюсь, как последний болван!

- Есть, - серьезно ответила она, смеясь одними глазами, - мне мама еще давно говорила.

- Нету! – я поймал губами гроздь белых цветов, откусил, сколько смог, разжевал. Рот наполнился горьковатой душистой сладостью. – Вот, видишь? Нету!

- Поздравляю Вас, Сергей Батькович, теперь Вы с глистами-с! – злорадно заметила Светка, и тоже не удержалась – засмеялась, встряхивая светлыми, уже в мае выгоревшими, волосами. Отсмеявшись, спрыгнула с невысокого старого каменного забора, где мы сидели после уроков, обсуждая важную тему – куда кто будет поступать. Забор был сложен из выщербленного камня-ракушечника, и полустертые края раковин кое-где отпечатались на Светкиных ногах. Будто знаки какие-то.

- Пошли, что ли? – сказала Светка, - а то я голодная как зараза. Как две заразы. Три. Тридцать три! Идем, пока мои на даче, устроим налет на холодильник!

И мы, действительно, устроили дерзкий и запланированный налет на частную собственность семьи Сидоренко – на холодильник Днепр, двухкамерный, три года эксплуатации, кредит выплачен. Наелись, как злобные бакланы, потом долго торговались и спорили, кому из нас делать химию на завтра, а кому физику. Ну, мы всегда так со Светкой договариваемся - делать уроки по очереди, потом друг у друга скатывать. Разобрались, договорились. Потом Светка притащила полбанки прошлогоднего варенья, и принялась меня кормить, убеждая, что сладкое стимулирует умственную деятельность, а мне еще эту дурацкую физику делать. Я варенье, того – не очень! Поэтому кормление было отчасти насильным, и понятно, что на футболке, на груди, вскоре нарисовалось небольшое пятно.

- Жуть… - растерянно сказала Светка, - ты не бойся, это отстирывается, только надо…

И она вдруг приникла губами к сладкой вишневой капле.

Я чуть не сдох. У меня точно дыхание остановилось!

А потом я схватил ее за,… только не смейтесь,… за уши, и поцеловал. Блин, как осел, ей-богу! Светка рассмеялась мне прямо в рот сладкими от варенья губами, и туда же сказала:

- Ну, ты дурак, Серый! Пусти мои уши…

 

- Сегодня уходим, - сказал отец, едва я переступил порог.

Он стоял в крохотном коридорчике, и курил в форточку. Какую-то дешевую, вонючую гадость. Вообще-то он не курил. Почти никогда. Только когда что-то случалось, он очень-очень спокойно и размеренно поджигал сигарету, подносил к губам, затягивался, выпускал дым… и по квартире медленно и зловеще полз запах беды.

Вот и сейчас пахло так же – бедой, неустроенностью, чем-то неумолимым, что сваливается на голову как кирпич со строительных лесов.

- Что? – севшим голосом спросил я.

- Скорая была. Пришлось вызвать.

- Что с ней?

Отец пожал плечами, выбросил сигарету в форточку, повернулся ко мне.

- Ничего. Старость. От этого не лечат, – и пошел на кухню, загремел там кофейником, чиркал спичками, журчал водой из старого крана – варил кофе.

Я дернул плечами, сбрасывая рюкзак прямо на пол, и сел. В голове у меня была каша. Самая дурацкая мысль казалась самой главной – я же обещал Светке физику на завтра сделать! Нет. Тут что-то не то.

- Па! – я вскочил и ворвался в кухню, как американский смерч. – Сегодня! Почему?

Отец лишь плечами пожал, и машинально потер краешек уха, там, где у него был незаметный шрам. Как и у меня.

- Какая разница, когда?

- Па, но у нас еще контрольная на той неделе. Я биологию не пересдал. Через три недели экзамены, и выпускной! Как же аттестат?

- Не научился еще? – устало спросил отец, даже не поворачивая головы в мою сторону, - мало у тебя аттестатов?

Я заткнулся, и шлепнулся на табуретку. Да уж. Аттестатов у меня штук двенадцать наберется. Накопилось за восемьдесят с лишним годков немеряно.

- А выпускной? – сделал я последнюю попытку, - Светка говорила…

- Кофе будешь? – спросил отец, отставляя в сторону кофейник с пузырящейся ароматной шапкой пены.

- Давай, - буркнул я, подставляя чашку с зеленым медведем на боку.

- Сергей, - отец говорил спокойно, слишком спокойно, - ты ведь и сам все прекрасно понимаешь. Уходить надо было еще с полгода назад. Но тогда была осень, распутица, дороги никакие. Тащить ее по этим хлябям земным? Трясти по дорогам до Архангельска? Уволь. Это просто убило бы ее.

Он отхлебнул кофе, и все-таки улыбнулся. Кофе и сигареты – он любил их, и, пожалуй, они были единственной слабостью, которую он себе позволял. Пьяным я его никогда не видел.

- Я думал, - продолжал отец, - что мы сможем протянуть до того момента, когда ты закончишь школу. Эту школу. Но – увы. Ты последнее время мало обращал внимания на нас, и это нормально – у тебя впереди своя жизнь. Ты можешь себе позволить такую привилегию – не замечать.

- Па! – обиженно, совсем по-детски выкрикнул я.

- И ты не замечал, - продолжал отец, будто не слыша моего вопля, - не видел, что последние две недели она почти не встает. Она слабеет с каждым днем, Сережа. Мы должны уходить, немедленно, если хотим, чтобы она пережила переход через портал.

- Портал? А разве мы не своим ходом?

- Поздно. Мы не довезем ее, Сережа. Она…

Отец вдруг замолк. Я не видел его глаз – он уткнулся в чашку с кофе, допивая остатки. Но кадык на шее несколько раз судорожно дернулся. Я встал, отвернулся к крану, начал мыть посуду. Сзади раздался скрип табуретки, и голос отца:

- Я выйду. Душно здесь. Сегодня, примерно около полуночи, ты поможешь мне открыть портал.

- Па! А нас пропустят?

- Пропустят. Если ты мне поможешь.

- Та куда я денусь… - буркнул я в недомытую кастрюлю. Злость кипела во мне, как вода в кастрюльке. Значит, портал. Ненавидел я эти переходы через портал всей душой, и даже не потому, что после них тошнило. Бесили эти взгляды длинноухих родственников, будь они неладны, и их снисходительные реплики «мы лояльны ко всем полукровкам…». Благодетели!!!

Чашка выпала из моих рук, и со смачным звяком разбилась об пол. Надо же. Эк меня разобрало.

- Сережа… – раздался слабый голос из комнаты.

Я вытер руки и пошел к ней.

 

Она была старая, очень старая… вся сморщенная, совсем белые волосы, и пальцы – как птичьи лапки. Еще бы. Ей почти сто лет! Для человеческой расы – возраст предельный.

- Сережа, ты обедал? – сухие пальцы теребили мою руку, - я что-то сегодня устала. Я полежу. А ты там найди на кухне чего-нибудь.

- Ма, все нормально. Я поел. Ты как? Тебе чего-то принести?

- Нет. Я ничего не хочу. Представляешь – совсем ничего не хочу, - и гладит меня по голове сморщенной рукой.

- У тебя что-то болит? – я очень старался говорить спокойно.

- Нет, сынок. Устала я. Вот ведь как - ничего не делала, а устала.

- А ты поспи, - сказал я бодряческим голосом, - и все пройдет.

- Ты уроки сделал? – ее голос шелестел, как сухой осенний лист. А раньше она пела…

- Нет еще, - сказал я хрипло, глотая какой-то колючий комок в горле, - я пойду, ма. Я их делать буду. А ты поспи, - и прижал к губам маленькую сморщенную сухую ладошку моей мамы.

 

Потом я собрал вещи – только самое необходимое, то, что можно унести в руках. Лекарства мамы. Теплая одежда – в лесах под Архангельском всегда холодно. Деньги. Немного, но на первое время хватит. Всякая необходимая мелочь. Больше ничего. Ни фотографий, ни памятных вещиц. Так и только так! Там будет новая жизнь. Новая жизнь, новые мы. Я. И отец.

Вот только мамы не будет…

 

Мама все-таки задремала, отец в это время рассчитывал время открытия портала. Оказалось, времени не так много – на все про все два часа восемнадцать минут. Он начал укладывать в рюкзак свои старинные книги, покрытые вязью непонятных пока для меня букв. Я вздохнул. Нет, надо таки напрячься и заставить себя выучить эльфийский. Прав отец, что я за эльф, если даже пару слов на эльфийском не прочту!

- Сергей, - отец был озабочен, - время поджимает. Надо еще успеть выехать за город, не открывать же портал во дворе. Я соберу в дорогу маму, а ты сгоняй на почту. Позвони дяде Элику, скажи, что если все пройдет хорошо в Эридии, пусть встречает нас сегодня ближе к полуночи. Лошадь пусть возьмет – мать не дойдет до его избы.

Теплые южные майские сумерки проглотили меня, как крохотный пирожок с повидлом. Городок молчал, кое-где шуршали машины, на улицах было пусто, и почта была похожа на старинный заброшенный храм. Я быстро дозвонился до дяди Элика, и передал все, что просил отец.

- Встречу, конечно, - раздался знакомый голос, - лишь бы вам пройти без проблем. Что случилось на этот раз, Сергей?

Я сглотнул.

- Дядя Элик, папа вам расскажет.

- Хорошо, малыш. До встречи!

Малыш! Опять он меня так называет. Хотя по сравнению с его годами – пятьсот с лишним, - пожалуй, да! Хороший он, дядя Элик.

На самом деле звали его совсем на Элик, а каким-то мудреным эльфийским именем. Он тоже был из «наших», то есть, тоже был эльф, живущий среди людей. Жил он далеко, на севере, где-то в районе Архангельска, в лесу, один. Была у него когда-то жена, человеческой расы, и дочка – тоже, естественно, человек. Обе давно умерли. Странная, однако, штука: почему-то в таких вот смешанных браках лишь мальчики наследуют отцовскую кровь, а девочки рождаются обычными, простыми женщинами. Это значит, что я тоже когда-то женюсь на женщине из рода людей. И тоже переживу ее. Как папа…

Было тепло, но я почувствовал, как по спине у меня скользнул холодок. А потом подумал: «ну и пусть». И повернул к дому Светки. Долго ходил вдоль забора, потом камушек в окно бросил. Вышла тетя Таня, Светкина мама.

- О! Сергей. Ты чего под забором топчешься? Заходи!

- Та нет. Теть Тань, а Свету позовите, а?

- В ванной мокнет твоя Света. Это, парень, надолго! Будешь ждать?

Я взглянул на часы. Оставалось меньше часа.

- Теть Тань, а вы ей скажите, что я тут. Мне срочно!

- Да что за пожар? – нахмурилась круглая и румяная тетя Таня. – До завтра, что ли, нельзя подождать?

- Дело у меня к ней.

- Ну, придется тебе, Сережа, дело до завтра отложить. Светка в ванной заперлась, и в уши музыку свою хитрую воткнула. Теперь к ней не достучишься и не докричишься. А что за дело-то? Может, передать чего?

- Да, - ответил я, чувствуя, как внутри разливается пустота, - вы ей передайте, чтобы она физику на завтра сделала. Сама. Обязательно.

- Ладно, передам, - тетя Таня посмотрела на меня с удивлением, пожала плечами, и ушла.

Я постоял еще с минуту, глядя на светящиеся окна дома, надеясь, как дурак – а вдруг там сейчас мелькнет Светкин силуэт?

Боже, я ведь собирался ей сказать – пойдем со мной!

 

Было уже совсем темно, когда отец завел нашу старую машину. Мы побросали в багажник рюкзаки – два, один отцу, второй мне. В Эридию нам не позволят взять с собой больше – только то, что сможем унести с собой. В машину, на заднее сидение, мы стащили все подушки из дому, и осторожно, полулежа, усадили маму. Глядя, как она неуверенно хватается за все дрожащими руками, и с трудом поднимает ногу, чтобы сесть в машину, я не выдержал:

- Па! Останемся. Ей же трудно! Пусть все будет, как будет. Не мучь ее!

Отец лишь плечами пожал, но неожиданно вдруг рассердилась мама. Замахала на меня руками, в глазах слезы заблестели, разволновалась так – едва не кричит:

- Нет! Сережа, нет! Не дай бог, проведает кто о вас с отцом – вам же житья не будет здесь! Нельзя мне тут помирать, пойми! Знают нас, привыкли, расспросы пойдут ненужные. Документы потребуют, а тебе, сынок, по документам-то сколько? Пенсию пора оформлять по старости!

Она задышала тяжело, откинулась на подушки:

- Уходите… - сказала, отдышавшись, - скорее… у Элика помру спокойно, тихо, сама упокоюсь, и вам руки развяжу. У него же и паспорта новые себе выправите, Элик поможет. Едем, отец, устала я, сил ни на что нет…

- Она права, Сережа, - тихо сказал отец, - садись в машину. Ты же знаешь, я не боюсь огласки, я не боюсь людей. Но вот Стражи – Стражи я боюсь.

Он был прав. Я знал, что нас, полукровок, разбросанных среди людей, осталось не так много. И пока мы храним свое инкогнито, наши соплеменники, истинные эльфы Эридии, нас терпят, и даже помогают иногда. Порой лечат то, что людским лекарям не под силу, порой помогают скрыться. Преступившие же этот закон просто исчезают, неизвестно куда.

- Сережа, пойми, - тихо продолжал отец, - я уже теряю ее, - он кивнул в сторону матери, - и не хочу потерять еще и тебя. Едем!

И мы поехали.

Мама вначале все просила отца ехать потише; он хмурился, притормаживал, но потом вновь набирал скорость – времени оставалось мало. Я сидел, глядя вперед, в мелькающую перед машиной ночь, изрезанную на кусочки светом фар. Я очень старался не оглядываться. Откуда-то, из детских сказок, выплыло дурацкое убеждение: оглянешься – и быть беде. Оглянешься – и ошибешься в расчетах, собьешь портал, и вместо пусть высокомерных и заносчивых, но все же эльфов Эридии, попадешь к таким существам, что пиши пропало. Оглянешься – и эльфийские Стражи поглядят равнодушно на двух недостойных их внимания полукровок, да и откажутся предоставить проход по своей территории. И не откроют нам портал в из своего мира в наш – плевать они хотели на какой-то там Архангельск. Оглянешься – и мама сейчас вздохнет долго, и перестанет быть, а я ведь, как дурак, надеюсь, последней, детской, глупой надеждой – а вдруг эти холодные и высокомерные сделают чудо? И мама сможет еще пожить? Ну что им стоит, а???

Нет, я не оглянусь…

Прости меня, Света.