Чьей-то древнею рукой ковш на небе вышит, запрокинут далеко – черпать души с крыши. спи, мой маленький, а то выйдешь спозаранку – обнаружишь на виске маленькую ранку. *** Оседлав пешеходную зебру и мчась на кусты, заблудился в словах, что, как вечность, длинны и густы. И горит в подреберье остывший до льдинки рубин полноцветьем калины и сочностью зрелых рябин. Придорожный октябрь – ты опять графоман и расист, на берёзы мои чёрно-белые так голосист, что срываются птицы, о лете не договорив, в беспросветную бездну – лихой загрудинный обрыв. Уходящему в день, отступившему к охре в пожар, только руку кленовую мне остаётся пожать, по аллее пройдясь от листа до другого листа, и дождя валерьянку считая по каплям до ста. Проглотив истекающей сини микстуру на сон, я вернусь поутру, прихватив, как отважный Ясон, весь словесный гербарий поэта – плута и вруна, потому что тоска моя в цвет золотого руна. |