Я стану маревом, травой, росой и ветром, Чтобы оттаять ледяные губы, Чтоб свежестью ласкать твое дыханье, Чтобы поить со сна опаловым рассветом, Чтоб под ногами виться нежной сканью, вплетенной вереском в лебяжьи крылья, сумевшие наперекор спасти, свернув пути с заведомого круга… А может – только бренной лунной пылью, за эфемерность мнимую – прости. Я стану жаром, кипарисом, медом, сушью, Чтоб сжечь истерзанную до предела душу, Чтоб утолить прохладой в летний зной, Чтобы подсластить настоянную горечь и захлебнуться солью не позволить. Я стану волей, только будь со мной… *** Я ведаю языческие тайны – легко словами заклинать огонь. И знаю, что знаменья не случайны, когда в моей руке твоя ладонь. И вижу в зеркале серебряные лики, когда дымится ладан над водой, когда я одурманена тобой, а на прикушенных губах смолкают крики. Испытаны построчно имена, И пройден путь от буквы «тав» до «алеф», А письмена смеялись надо мной – За Каина когда молился Авель, могла ли Ева обрести покой? Когда в зените черная луна, и берега полны слепой тоской, а сердцем правит горькая вина?.. *** Ты знаешь, эта даль так глубока, бездоннее всех океанских впадин, печаль земную небо не загладит. А как же поднебесная тоска? Но ты со мною каждым нервом спаян, И чувствую – дрожит твоя рука, и губы стянуты в струну оцепененьем. Я замечаю каждое движенье, и ноша расставаний нелегка, но золотой молчит Ерушалаим. И замирает смех на дне зрачков, где плещется фиалковое море, пленившее игривых мотыльков, и коченеют радужные эльфы, открывшие тебе игру на флейте, и звук лиловый плачется в миноре. И сколько будет этих расставаний, И сколько боли суждено испить Из филигранной красоты фужера, когда родится новая премьера на пике страсти, но иных исканий?.. Да будем каждым часом дорожить! *** И яблочным кальяновым дымком изнежу щек атласную усталость, с ней вьюга прежде звонко целовалась. И растворюсь в тебе волшебным сном. Кадильницей червонной станет солнце, мы воскурим закатам фимиам и разопьем любовь с тобой до донца, до веры недосказанным словам, до пропаленных лаской откровений, и со стыда сгорит младенец март, баюканный юдолями разлук, и потечет река прикосновений ресниц, мгновений, расстояний, рук – экватором по параллелям карт. И кельтский крест разложится дорогой, взмахнув крылом, простится свиристель, рассыпав пепел розы за порогом, и луны перестелют нам постель под переливы: «свирирИ-свирИри» из полевых цветов и белых лилий… |