Из любви да из нефти татарская ледяная река, обожжённая мартовским солнцем. То ли - галочий грай, то ли - вечная тройка несётся, а не то - разбойник, осатанев и забрав стыни в грудь, свищет через века, и под гул проводов хриплый гимн раздаётся от Анадыря до Геленджика. - "Эй, Пахом! На рыбалку пойдём..." - И Микула с Ильёй выдыхают простуженный мат вдоль оград из засохшей полыни. Тёмен лёд, и следы выступают на нём. Под кирзой начинается шепоток, а потом воронок да молчок - пока над дальней церковью и ковшом полыньи не прольётся опрокинутый в небо набат. - "Что, Иваныч, нехай?" - "Ишь, клюёт..." - А вокруг начинает трещать и расползаться лоскутьями зимнее платье. Вместе с дохами, буром, наловленной рыбой, па'ром, перистой дымкой, готовой стать дыбом льдиной - ковчег или плот? - безразличных влечёт. А те хмурятся на внезапном параде, ищут место, где толще, и веруют, что пронесёт. И - проносит. Нелепо, беспечно живых, сытых спиртом, укрытых под шапками сосен... В жестком волчьем зрачке - мокрой вьюгой засеян железнодорожный откос и рёбра шпал, сгиб шлагбаума вдалеке... И усмешка решает ямщицкий, раскольничий стих - что кроссворд из проклятых вопросов, так и не ответив на них. А в газетном столбце - ерунда. Некролог да елей обитателям пустырей, и расценки... Привстань и оглянись поутру на прокуренный дом ста звонков и знакомых, забитые ставни... Всё - пурга. А за ней тот же голос зовёт: "Эй, Пахом! На рыбалку пойдём..." |