***

 

Сильвия высыпала в кружку кофейный порошок МакКофе, добавила в него ложку сахара и залила всё это кипятком. Она любила пить кофе со сливками, особенно перед ночным интимом с Леоном. То, что сегодня ночью он случиться она предугадывала по тому, как Леон очень долго не выходил из душа и потому, что после возращения из своих командировок, они всегда занимались этим. Сейчас он плескался в душевой, растирая своё тело мочалкой и дешевым мылом. Сильвия проглотив кофе, прикрыла глаза. Ей нравилось внутреннее ощущение того, как густая консистенция медленно опускается в желудок, наполняя его тяжестью. Стоя возле окна в кухне малосемейки, она то посматривала на хмурую и темную улицу, то прислушивалась к звукам, раздававшимся из душевой или из общего коридора, то поглаживала своё обнаженное тело. Ей нравилось ходить по комнате голой. Но только тогда, когда была в ней одна. Прямые взгляды на её обнаженность лиц противоположного пола стыдили её; она их несколько пугалась. Зато представление о том, что кто-то с другой стороны окна может разглядывать её, ей было приятно: только бы она сама не знала о том, что кто-то на неё смотрит – или на них с Леоном, в моменты, когда они занимаются сексом. Всё это разукрашивалось её воображением в некую опасную игру, которую ведет с ней некто неизвестный. И стыд и страх смешивались внутри неё в приправленный остротою коктейль, и ей тогда еще более нравилась обнаженность, где Сильвия очень благоволила своему юному, стройному и более мальчишескому, чем девичьему, телу. От таких мыслей она слегка поёжилась. В коридоре послышались шаги. «Семен, - подумалось ей, - возвращается с работы. Это его шаги. Как будто крадется. Мария рассказывала, что после работы он сразу же набрасывается на неё, пытаясь овладеть ею, даже не снимая ни с себя, ни с неё нижнего белья. Как это романтично и естественно! В этом есть что-то от дикого и животного. (Захлопнулась дверь) Сейчас он её уже, наверное, опрокинул на постель. А ведь они уже, по сравнению с нами, практически старые».

 

Сильвия допила свой кофе, выключила свет в комнате и забралась в постель, ожидая своего мужа. Постель не убиралась, вот уже несколько дней. Прохладные простыни приятно покалывали кожу. В лунном свете, который проникал в комнату, она увидела Леона, который шел к постели, закутавшись в большое банное полотенце. В нём он ей всегда казался огромным мохнатым медведем, который ходит на двух ногах. «Иным мужчинам, - думала Сильвия, - нравится дефилировать перед женами или любовницами в голом виде, бравируя своими мужскими достоинствами, а вот с Леоном, наоборот: была б его воля, то он одежду бы себя и вовсе и не снимал, так и спал бы со мною в штанах, рубашке и в носках…». Грозно прохрипев, Леон тяжело взгромоздился на Сильвию, совершил несколько сильных движений кобчиком, замер, остановил дыхание, по рукам и ногам его пробежала мелкая судорога, и вместе с выдохом облегчения его громоздкое тело повалилось на кровать рядом с нею. Он, тяжело дыша, лежал на животе, слегка повернувшись к ней спиною, и отвернув от неё лицо. Сильвия погладила по его бедру; оно, как обычно, было покрыто мелкими капельками пота; поводила ладонью по его телу, и остановила руку на ягодице мужа, удивляясь контрасту, который составляли больших размеров эта часть его тела и её миниатюрная ладонь. Сильвия похлопала по заднему месту Леона, пытаясь, не позволить ему заснуть, но все было напрасно, через минуту она уже слышала мирное урчание супруга, которого сон унес далеко от неё. Она вздохнула. Давно Сильвия не испытывала оргазма во время секса. У неё даже сформировалось твердое убеждение в том, что она устроена так, что может испытывать оргазм, только после этого, возбуждая своим воображением саму себя. Вот и сейчас она дотянулась до пульта дистанционного управления и включила СД проигрыватель. На экране воспроизвелась сцена из гомосексуального видео. Ей нравилось смотреть, как мужчины занимаются сексом друг с другом. Леона всегда оскорбляло это её увлечение, но ничего с собою поделать она не могла. Рука Сильвии потянулась вниз её тела, там она нащупала, вытекающую из неё клейкую жидкость, которую стала равномерно растирать по нижней части тела, аккуратно притрагиваясь к его возбужденным частям. Ей казалось, что это кофе со сливками, охлажденные желудком, сочатся на постель. Она перевела взгляд на Леона и представила себя мужчиной, который делает это с ним. Одна только эта деталь её воображений приводила Сильвию к оргазму. Сжав маленькой ладонью, часть рыхлой филейной части супруга, по её телу пробежал озноб, и она тихо обмякла. Через секунду проигрыватель был выключен.

 

В первое время их влюбленности, в то время, как выражалась Сильвия, когда «она подобрала его никому ненужным, даже его первой жене» всё у них было хорошо. За внешней активностью супруга постоянно скрывалась сногсшибательная леность. Вот и сейчас, это огромное тело походило на ленивца. Но ей нравилось ощущать свою собственную активность на фоне пассивности супруга. Его рыхлое, мягкое, неуклюжее тело, пышущее жаром и распластавшееся на кровати, как медуза, выброшенная на каменистый морской берег, одним своим присутствием заполняло все пустоты, которые образовывались вокруг неё. По крайней мере, в этом «мешке» все же предполагалось наличие силы. А Сильвия любила в мужчинах силу. Особенно тогда, когда они показывали свою слабость.

«Когда-то я его обожала. Он пришел, сложил свою большую голову мне на колени, и зарыдал. Так естественно, с настоящими слезами. У него был душевный надлом. Он очень сильно переживал по поводу расставания со своим сыном. Я даже почувствовала тогда угрызения совести. Вроде как отняла отца от ребенка. Это мне Инесса вместе с мамочкой моей напели. Леон им никогда не нравился. Велика беда, нравиться он им или нет. Меня он тоже выводит из себя. Но все же он добрый и милый…большой, добрый, милый. Правда, проигранный какой-то, заезженный.

 

ПРОИГРАННЫЙ – надо же, такой большой и сильный, а проигранный. Черт возьми, не своими мыслями думаю. Во всем виновата Инесса. Даже в постели с мужем я думаю о ней, этаком крупненьком свиненке. Впрочем, не такая уж она и пышная. Мощная. У неё просто кость широкая, как у Степана».

Сильвия потянулась. Она вновь взглянула на спящее тело супруга и в сердцах шлепнула по его ягодице. Леон что-то пробурчал. «Совершеннейший безвольный труп» - подумала она. «Безвольный труп» - прошептала она еще раз, прикрыв глаза от удовольствия. Ей почему-то в эти минуты хотелось, как ребенка взять его на руки, и, похлопывая по попке, прижимать голову к своей груди. Тогда он её казался девочкой. «Странно, откуда это в нем, женское. Наверное, от мамочки своей. Воскресные посиделки у неё, мне порядком надоели. Она вьется вокруг него как змей, и непременно скажет довольно-таки много грубых слов в его адрес. За глаза (я это точно знаю) она называет его идиотом, потому что он связался со мною, и постоянно ставит ему в пример его сестру Анну, которая как-то умудрилась выскочить замуж за московского клерка. Теперь для Леона москвичи представляются благородными и авторитетными. Правда он сожалеет о том, что Василий (муж Анны) не еврей или американец, на худой конец француз. Что она нашла в этом Васильке, ума не приложу. Как они сюда приезжают, так он не спускает с меня своих глаз. Фу! Леон стоит своей мамочки. Терьер Коля, живущий у неё дома, постоянно кусает Леона за ноги. Как-то, терьер написал в его туфли. Тот увидел это и, подкравшись к собачке, двинул её ногой. Я думала он убьёт её. Но пёсик, даже не пикнул. Зато тогда, когда Леон вошел в кухню, Коля набросился на его ногу и порвал ему носки. Мой бедненький Лео красный как рак от злости, терпеливо и аккуратно отгонял от себя собаку. Его вообще-то животные не любят. А он особенно боится котов, особенно бешенных. У Инессы взбесился кот, ему нужно было делать укол. Она вызвала ветеринара, который потребовал, чтоб кота поймали и держали, пока она не сделает инъекцию. Когда мы пришли с Леоном, перепуганный кот сидел в ванной комнате. Леон тогда позеленел и побледнел. Но делать было нечего, и он пошел ловить кота. Боже мой, что там творилась! Что-то приблизительное я видела в «Собачьем сердце». Моему бедненькому Леончику наложили на руки около десятка швов, и его целую неделю била лихорадка и мучил понос. Хотя, медвежья болезнь его нормальное состояние. Он и сотни метров не может пройти по улице, чтоб не зайти в туалет. Мне постоянно приходится дожидаться его. После этого он выходит из туалета весь скрюченный, держащийся за живот, и с выражением ужасного страдания на лице. Тогда мне жаль его ещё больше».

 

«О любовь моей любви, ты несчастие моё» - выдохнула Сильвия любимую из своих цитат. Леон в этот момент представился ей в образе священника. Она улыбнулась. Он выглядел так комично во всем этом женском одеянии, зато выглядел естественно. В детстве еще, мать Сильвии привела её в церковь. Там ей понравился священник, обладающий красивым голосом. Он как будто спустился с небес на землю. Позже, возвращаясь из школы, домой, она заметила, как этот же самый священник направлялся в деревянный туалет, расположенный во дворе церкви. И она, по детской наивности своей, подсмотрела, чем он там занимался. Сильвия быстро побежала рассказывать матери о великом своем открытии, но мать почему-то не разделила радости дочери, еще и наказала её. Теперь эти воспоминания порадовали Сильвию. Ей снова вспомнилась Инесса. После Остап – курчавый коллега Леона. Сильвия знала, что Остап влюблен в неё, а может просто желает переспать с ней. «Мужики кабели. Им больше желается замужних женщин, чем свободных. Борьба за самку под солнцем».

 

***

 

Инесса сидела в ресторане «Крепость», на левом берегу Дона. Было четыре часа по полудню. В это время она имела обыкновение попивать здесь игристое испанское вино.

- Вам как обычно? – предстал перед нею все тот же молоденький мальчик в белой рубашке с коротким рукавом и в черных брюках.

- Будь любезен, мой милый.

Она любила обращаться с людьми, стоящими ниже неё, ласково и предупредительно. Это она считала достоинствами культурного человека. Официант тем временем исполнял заказ Инессы. Наливал из маленькой бутылочки в бокал, вернее в кубок для шампанского Clearmont, испанское игристое Муссо от «Делапьер» с надетой на неё охладительной рубашкой Vacu Vin Rapid Ice Cooler. Все эти данные мгновенно пронеслись в мозгу Инессы, и она расслабленно потянулась за сигаретой. Молоденький camarero (официант – исп.) чиркнул зажигалкой. Ростовская сеньора прикурив, сделала официанту легкий намек головой на «спасибо» и «свободен». Отпив из кубка вина, и в который уже раз повторив себе, что Испания действительно божественная страна, она посмотрела на часы. Через 15 минут должен был прийти Остап. Пока же Инесса лениво осматривала посетителей заведения. Их было мало в это время. Не считая армянина, пившего пиво с фисташками, в ресторане сидела парочка «друг на друга обиженных влюбленных» - как распознала их Инесса. Женщина ей сразу же не понравилась. Она недолюбливала худых женщин с длинной шеей, и таким же, как и шея, длинным носом. «Хорошо, что эта пока еще не додумалась носить короткую прическу. Была бы похожа на настоящую поганку. А! – она махнула в сердцах рукою, - этому увальню, который её где-то откопал всё едино. И что они находят в таких мужиках, а мужики в таких женщинах, ума не приложу». Здесь её мысль остановилась на Сильвии. За всем антипатичным её отношением к ней, Инесса все-таки чувствовала к ней какую-то скрытую приязнь. Не будь её, все время говорила она себе, то разве могла бы я к ней проявлять столько участия, сколько даже родная мать не проявляет к своей дочери. Мать Сильвии, действительно, мало принимала участия в судьбе своей дочери, но от этого их отношения не становились ни лучше, ни хуже. Инесса же с Сильвией были дружны с самой школы, хотя Инесса и была старше на несколько лет. Первая иногда корила себя за то, что просмотрела, как Сильвия спуталась с этим «безродным» Леоном.

 

Как только она вспоминала о Леоне, то мурашки отвращения пробегали по её телу. Особенно когда вспоминались ей те сцены, в которых он нагло лапал Сильвию на её глазах, и вообще, как он к ней относился. Инесса несколько раз имела неосторожность побывать в компании вместе с ним. Однажды она пригласила Сильвию в этот ресторан, и она пришла с Леоном. «Инесса, - громко сказал он, выпив залпом, бокал вина, - тебе не жаль денег на эту бормотуху!?». Она ничего не могла ему ответить, так как язык её онемел. Все вокруг осуждающе смотрели на Инессу. Она всеми клеточками своей кожи ощущала на себе, эти осуждающие взгляды, даже взгляды милого мальчика-официанта, а Леону было хоть бы что. Только этот дурень мог назвать испанское игристое бормотухой. В другой раз она зачем-то поперлась к ним в гости, где и познакомилась с Остапом: единственное светлое воспоминание о той вечеринке. Леон поставил на стол большую тарелку с фруктами и, к её ужасу, бутыль портвейна. К тому же его эти ужасные слова, которыми он постоянно сыпал, типа: «Сейчас врежем по стаканюхе», были омерзительны. «Бедная, бедная Сильвия. Её нужно спасать. Сама до этого она никогда не додумается. Она человек ведомый и жалостливый. Этот бурдюк, наполненный протухшей водою, просто повис на её шее, и ничего другого ему ненужно. Она же носится целыми днями по городу, то с заказами по дизайну, то по поручению редакции, то рекламным агентом, то агентом по продаже и аренде недвижимости. Оплачивает его алименты. Тянет на себе и себя и его с ребенком, а тому, хоть бы что. Нет, так дело не пойдёт. Это не жизнь, а черт его знает, что».

 

Парочка «друг на друга обиженных» вставала из-за стола. Инесса, оглядывая с ног до головы женщину, вновь согласилась с собою: «Действительно, одна кожа, да кости…швабра».

В ресторан вошел Остап. Молодой, курчавый, прилично одетый, он действительно был не таким, как Леон. Галантно поцеловав Инессе ручку, он опустился в кресло. Официант как будто никуда и не отходил от столика.

- Хорошо выглядишь, дорогой.

- Спасибо, ты тоже.

- Как идут дела?

- Дела у прокурора, у нас делишки.

- Значит, хорошо.

- Тьфу, тьфу, тьфу, не жалуюсь.

- Как Леон?

- Всё также.

- Сильвию давно не видел?

- Порядком…

Инесса заметила разочарование, с которым Остап ответил на последний вопрос. Или не разочарование, а какую-то скрытность, как будто он не хотел об этом распространяться; несколько побледнел, заморгал глазами и вообще отвел их в сторону от лица Инессы. Это обстоятельство её порадовало. Значит, наблюдательность не подвела. Мальчик, действительно, неравнодушен к Сильвии. Собственно, она только для этого, - так, между делом, - и пригласила сюда Остапа. От её взгляда уже давненько не могло укрыться это обстоятельство. Тем более тогда, когда они с Остапом встречались, то постоянно разговаривали о Сильвии и Леоне. Друг друга, хотя и достаточно по времени были знакомы, они знали исключительно поверхностно. Никакого интереса к своим собственным персонам.

- Да, Сильвии порядком уже надоела жизнь с Леоном. Она сама мне об этом буквально вчера вечером говорила. Так что не все там, так гладко, как может показаться на первый взгляд. Не знаю как тебе, а мне Леон не особенно симпатичен.

- Честно сказать, и мне тоже. Коллеги просто по работе, вот и приходиться уживаться.

- Ну, это закон. Хороший человек обречен на существование с плохим. Типа как Сильвия – добрейшей души девочка, - с Леоном. Но я думаю, они скоро разведутся. Как только Сильвия встретит кого-нибудь другого, получше Леона, так и разведется. – в глазах Остапа загорелся интерес и Инесса решила подлить масла в огонь. – Женщины такие существа, которые много могут стерпеть, которые могут прощать, жалеть, любить, но всему есть предел: предел терпенью, например.

- Точно, предел. – отозвался Остап. – Соединение – разрушение – закон эволюции. Жаль, что Сильвия не может встретить для себя другую партию.

Инесса вновь заметила грустные нотки в словах Остапа, который как будто этими словами говорил: «Жаль, что она до сих пор не обратила внимания на меня».

- Встретит. Девчонка она здравомыслящая, сама себя обеспечивает, деньги для неё особенной погоды сейчас не делают, зарабатывает прилично, красавица, правда дикая, но это временное явление. Так что, всему свое время.

- Верно, всему свое время. – вновь вздохнув, проговорил Остап.

Сославшись на занятость, после их недолгого разговора, Остап ретировался. Инесса, смотря ему вослед, подумала: «Он от неё без ума, бедняжка». И тут же ей стало грустно. Рассматривать истоки своей грусти Инесса не любила. Частые посещения печали, особенно тогда, когда кому-то не везет, как она считала, больше, чем ей самой, она сбрасывала на счет своей внимательности к людям. «Я сострадаю Остапу и жалею Сильвию, и от этого мне грустно. Мне так их жаль как будто они мои собственные дети. Одно дело я, которая совершенно не обращает внимания на других, кто мною интересуется, а интересуются мною многие, их взгляды я постоянно ощущаю на себе. Мое тело, хоть и не спустилась с модельного подиума, но в нем имеется то, за что можно подержаться, что можно увидеть даже слепцу…». Она повела при этом плечами, и посмотрела на свою пышную белую грудь, провела руками по выпуклому стану, и осталась довольна своею фигурою.

 

***

 

У Инессы запиликал мобильник.

- Ты где? – услышала она голос Сильвии.

- В «Крепости».

- Сейчас приеду.

«С кем поведешься, подумала Инесса, пряча телефон в сумочку, от того и наберешься. Ни здравствуй, ни как дела, а сразу же «Ты где?». Дикарка, что с неё взять». В ресторан порывисто влетела Сильвия. Инесса поморщилась, созерцая её вид. Разлохмаченные волосы, потертые джинсы, мужская рубашка в клетку с закатанными рукавами, надетая поверх майки, под которой не было заметно лифчика и, как обычно, со своей здоровенной сумкой. «Пацанка, думала Инесса, рассматривая её. Только по очертаниям груди и по копне волос, похожих на солому, можно распознать в ней женщину».

- Кофе со сливками, и побыстрее. – кинула Сильвия официанту.

- Ты ужасно выглядишь, Сильвия.

- Не было времени прихорашиваться.

- Чем ты надушилась, милочка? Что это за аромат? Только не говори мне, что ты приобретаешь парфюм в армянской лавке на Нахичеванском рынке, я не выдержу этого.

- Нет, это рубашка Леона так пахнет.

- А зачем ты носишь его рубашки?

- Захотелось сделать ему пакость. Это самая любимая его рубашка. Теперь ему нужно будет порядком порыскать по дому, чтоб найти, в чем ему выйти из дома. Мерзкий троглодит! Как он мне надоел.

Инессе понравились её слова. Давненько Сильвия не нападала на своего муженька. Подливать масла в огонь Инесса не хотела. Она знала, что Сильвия крайне болезненно воспринимает всякие плохие слова в адрес Леона со стороны других, зато сама частенько поносит его, на чем свет стоит.

- Перемелется. – махнув, рукою только и ответила Инесса.

- Как перемелется? – вскрикнула Сильвия. Инесса вновь поморщилась. Мальчик-официант на этот раз посмотрел в её сторону. – Как будто тебе все равно.

- А почему мне должно быть не все равно?

- Это неважно. Где мой кофе? – Сильвия стала искать глазами официанта.

- Сейчас принесут. – решила перенаправить её внимание Инесса: не хватало еще, чтобы эта сумасшедшая девка прокричала на весь ресторан, где её кофе со сливками.

«Как она вообще пьёт, эту гадость, ума не приложу».

- Мне ужасно хочется кофе. Знаешь, я успокаиваюсь, когда его пью. Кого-то кофе бодрит, а меня успокаивает. – как будто прочитав мысли Инессы, говорила Сильвия.

- Что-то случилось?

- Да, я собираюсь уйти от Леона.

- Серьёзно? Или ты шутишь? Впрочем, который раз ты уже собираешься? Десятый или двадцатый?

- Теперь на самом деле. Мы с ним очень сильно поругались сегодня утром. – предугадывая ответ Инессы, Сильвия замахала рукой в отрицательном жесте. – Нет, нет, не как обычно, а по всамделешнему. Он оскорбил моего отца, дурнем…

- Ну, а что ты еще от него ожидала?

- Раньше, Инесса, он так не говорил, урод. А я не стерпела, и назвала его мамочку, мегерой. Он заревел в ванне как бык. Мне показалось, что он вылетит оттуда пулей, и разорвет меня. Я быстренько собралась и убежала. Всё, к нему я больше не вернусь, кончено, он мне осточертел, и он, и его семейство, и его сынулька, и он сам.

- Странно, что ты так отреагировала на это.

- Я знаю, почему. Меня вчера подвозил с работы Остап. Я вышла из редакции на Ворошиловский, как обычно, поймать частника, и тут подвернулся Остап. Хотел, конечно, переспать со мною, но я так не могу. Хотя, может быть, я фантазирую. Но предложение он мне сделал. Вчера еще я не приняла его всерьёз, а сегодня всё уже свершилось само собою.

Официант принес кофе. Инессе же вдруг сразу стало понятно замешательство Остапа, и его ложь. «Он стыдится меня – это хорошо».

- Где тебя черти носят? – прервали её размышления слова Сильвии, обращенные к официанту.

- Извините, наш шеф-повар старался специально для Вас.

Сильвии понравился его ответ. «Какой умница» - подумала Инесса, провожая мальчика взглядом.

- Я смотрю, ты к нему неравнодушна?

- Симпатичный паренек, что есть, то есть. Значит, Остап тебе сделал предложение. И какое же?

- Пока и непонятно какое. Просто предложил пожить с ним, на его квартире.

- Хм!

- И я про тоже. У вас, как с ним обстоят дела?

- Сильвия, милочка, бог с тобою! О чем ты говоришь?

- Как о чем. – не поняла та. – Разве у вас ничего не было? Мне казалось, что с той вечеринки у нас вы с ним сошлись потеснее.

- Какая чепуха, тебе в голову лезет. Просто общаемся, время от времени, и все.

- А мне казалось, что между вами что-то есть.

- Ничего у нас нет. – резко ответила Инесса. – И не может быть.

- Я, собственно, это и хотела узнать. Нехорошо как-то у подруги ухажеров отбивать, совсем нехорошо.

- Этого отбивай, сколько угодно. Так ты сейчас к нему на квартиру?

- Нет, я еще не говорила ему об этом. Хотела у тебя переночевать сегодня, а завтра все уже решить. Ты не против.

- Конечно, нет. Какие разговоры, ночуй, столько времени, сколько тебе нужно.

 

***

 

В перестроенной из крупногабаритной двушки в однушку, и отделанной внутри под испанское средневековье с камином и висящим над потолком огромным колесом из красного дерева, исполняющего роль люстры, квартире Инессы, они с Сильвией сидели за кухонным столом, потягивая французский коньяк с лимоном.

- Милая моя Сильвия, - говорила умиротворенная алкоголем, Инесса, - что есть такое мужчина? Это орудие в женских руках, это средство достижения своих целей. Мы, женщины, для мужчин цели, а они для нас средства. Но в качестве цели мы таковые, пока им не принадлежим, и они для нас средства, пока они нами не обладают. Поэтому, мужчину нужно всегда держать на некотором отдалении от себя, тогда он и есть еще настоящий мужчина, охотник, добытчик и все такое, типа хищника, идущего по следу. Его нужно отталкивать от себя; так нежно и культурно. Выворачиваться из его рук, из его обещаний, убегать от него, постоянно находясь в поле его зрения. Женщина должна постоянно плавать перед ним, исчезать, возникать и пропадать. Пользоваться им, и отвергать его. Она никогда не должна быть его собственностью, на которую он наложил свою лапу. Когда мужчина захотел обладать тобою, а они сначала хотят, только этого одного и ничего другого, ты должна дать ему понять, что согласна, но прямо об этом, ему не стоит намекать, только легкий пас в сторону согласия. Но всегда нужно иметь ввиду, что при первом же его более или менее конкретном действии, следует также мило отказать ему. Можно даже завести интрижку на стороне. Такой же, ничего незначащий флирт. Он будет ревновать. Это хорошо. Ревность укрепляет.

 

- Они безумны как быки в своей ревности.

- О, да, быки! Женщина должна быть подобна тореадору с красной тряпкой, который дразнит ревнивого быка. Ты знаешь, как я обожаю Испанию. У меня есть несколько фильмов про корриду. Мы с тобою их посмотрим. Испанский театр – это театр ревности. Дон Гуан, ревнивец, персонаж практически всех испанских комедий. Лопе де Вега, Де Аларкон, Кальдерон – уууу, что ты! Послушай: «Я от ревности умру, разжигаемой тобою» или «От ревности я сам не свой». Мужчину, испанки обыкновенно сводили с ума. Они как бы мастерили тайну, которая и притягивала ревнивца. Ревнивые мужчины, между прочим, все любопытны, как зверушки. Комедия даже такая есть у Кальдерона «Дама-неведимка». Там одна дама, оставаясь неизвестной для мужчины, записками разжигала в нем любопытство и любовь. Испанки, мне кажется, поднаторели в этом даже больше, чем француженки. Хотя, они различны все же. Говорят, француженки талантливы в том, как показать то, чего у них нет, а испанки талантливы в том, что умеют прятать то, что у них есть. Как бы то ни было, мужикам мозги пудрить умеют и те, и другие. Главное одно – уметь сводить их с ума. А это возможно, только в отдалении от мужика. Такой, если ревнивый, то всё выложит перед твоими ногами, и ковер розами устланный, и автомобили какие хочешь, и шмотка из бутиков, и кольца с каменьями, ну прямо всё готов тебе отдать. И с каждым разом все больше и больше. Тут нужно поймать момент, когда клиент уже на апогее, на самом изнеможении, а то они хлипкие в долгосрочной перспективе. Сначала наскакивают как телки, а время проходит и угасает в них все.

- Это точно! Леон у меня, такой вот был поначалу…

- Ой, Сильвия, я тебя умоляю, когда он был таким-то? Хоть себя не обманывай.

- И то верно. Может с первой своею, таким был, а?

- Это ближе к телу. С первой, очень даже мог быть таким. По-молодости, они все такие, бурные. Только тебе не повезло. Первая его попользовала, и всем привет, а ты как в секонд-хенде его и приобрела на свое несчастье…

Раздался звонок в входную дверь.

- Два часа ночи, кого это в такое время могло принести сюда, тем более без предварительного звонка. – направляясь к двери, говорила Инесса.

Посмотрев в глазок, она увидела на лестничной клетке Леона.

- Чего тебе? – крикнула она через дверь.

- Где Сильвия?

- Не знаю.

- Не ври. Она у тебя.

- Что тебе нужно, Леон?

- Открой дверь.

- Два часа ночи. Откуда я знаю, что у тебя на уме.

- Тогда выпусти Сильвию.

- Убирайся отсюда.

- Открой дверь, я хочу разговаривать со своею женою.

- Не открою. Спокойной ночи.

- Она моя жена.

- Леон, иди домой. Не мешай мне спать.

- Пусти меня к моей жене.

- Всё, проехали.

- Открой, слышишь.

- Отстань, Леон.

- Сильвия, - закричал он на весь подъезд, - пошли домой.

Инесса вернулась в кухню.

- Твой. Видала, сразу же спохватился.

- Жаль его.

- Жалость плохое и немодное нынче чувство.

Леон еще несколько раз позвонил в дверь; что-то нечленораздельное пробурчал, и ушел. Из окна Сильвия смотрела на его удаляющуюся от дома Инессы фигуру. Ей стало печально, но усилием воли она отогнала её от себя.

- Давай ложиться, Сильвия. Кровать у меня одна, будем вместе спать.

 

Инесса, лежа в кровати, рассматривала Сильвию. В проеме двери в ванную комнату, она видела стройный её девичий стан: идеально-круглой формы ягодицы, особенно бросились ей в глаза. «С такой фигуркой, особенно попкой, можно такие дела вершить. Мне бы такую» - думала она. Сильвия вышла из ванны, выключила свет, и как была голой, легла в постель, и быстро заснула. Проснулась она оттого, что почувствовала на своем бедре руку Инессы. Рука поводила по бедру, погладила её ягодицы, поднялась к животу, оттуда к груди. Сильвии были приятны эти поглаживания. Она даже возбудилась. Но виду, что проснулась, она не подавала. Рука Инессы остановилась на напрягшейся груди Сильвии. Некоторое время её пальцы массировали отвердевший сосок. После чего, тело Инессы придвинулось к телу Сильвии; рука спустилась ей на живот. Повинуясь внутреннему порыву, Сильвия развернулась к Инессе. Их глаза встретились. Алые, слегка разжатые губы Сильвии и её лилейный взгляд, говорили обо всех её движениях души сами за себя. Не прошло и мгновения, как их губы слились в долгом поцелуе, который продолжился по всему телу Сильвии. Губы и язык Инессы опускались все ниже и ниже, и из груди Сильвии вырвался вскрик наслаждения. Тело её, дернувшись несколько раз, и выгнувшись дугою вверх, расслабилось…

 

***

 

Сильвия сидела за своим столом в редакции «Вестника», пытаясь собрать свои разболтавшиеся мысли, по направлению к работе, что ей удавалось с трудом. Статья о посадке зеленных насаждений в парке Горького, учащимися ВПУ никак не хотела составляться. На голосовой почте её мобильника было несколько сообщений. Одно от Остапа, который извинялся за то, что его срочно отправили в командировку в Воронеж, и два от Инессы. В первом она желала ей прекрасного дня, во втором, что готовит им обоим праздничный ужин в испанском ресторане на Большой садовой. От Леона не было никаких вестей. Почему-то, это её больше всего и беспокоило. «Совсем не похоже на него». К Остапу Сильвия остыла. Он даже стал ей омерзителен.

Так прошел практически весь день. Она пару раз уже сходила в парк Горького, рассматривая там то, что было посажено на субботнике. Поговорила с заместителем директора по воспитательной работе ВПУ. Собрала другой материал, который был ей необходим для завершения статьи. И к пяти часам все же состряпала её, и снесла секретарю главного редактора.

- Дорогуша, - говорила ей пожилая секретарша, - вы не иначе, как страдаете любовью!? В вашем положении – это непростительный грех.

- Почему? – удивилась Сильвия.

- Потому что вы замужем. А влюбленная женщина замужем, обязательно изменила мужу. Но, это между нами.

«Мне нужно забрать свои вещи из дома, пока Леон на работе. Не хочется с ним встречаться».

Войдя в малосемейку, она обнаружила в ней Леона, лежащего на боку с поджатыми к животу коленями. Рядом с кроватью на табуретке стояли флаконы с лекарствами и лежали таблетки. По нему было видно, что он, действительно, болен. Бледное лицо, с выступившими на нем испаринами пота, выражало мучительную печаль. Глаза его потухшие и неживые как-то по-особенному жалостливо смотрели на неё, и как будто ожидали от Сильвии каких-нибудь действий. Она села на край постели рядом с ним. Пощупала его лоб. Намешала в стакане лекарства, и протянула стакан Леону.

- Выпей, полегчает.

Леон взял из её рук стакан, и выпил. Через секунду, его выбросило из кровати, и он скрылся в туалете. Сильвия, обхватив свою голову руками, так и осталась сидеть на кровати, дожидаясь мужа…

«Я все равно уйду от тебя, всё равно, ты мне противен» - шептала она сама себе ночью, укутавшись руками Леона, и уютно размещая саму себя, в рыхлых выбоинах тела своего благоверного.