1

 

Если вы хотите узнать о Тамаре, спросите лучше меня. Городок у нас маленький и история эта на слуху. А поскольку вы приезжие, будьте готовы к тому, что всякий прохвост станет приставать к вам со своей версией. Учитывая общее число жителей и преобладающую в нем долю прохвостов на душу населения, выходит, вам придется выслушать около двенадцати тысяч различных вариаций. Но никто не расскажет вам о Тамаре лучше, чем это сделаю я, уж поверьте мне на слово.

Слово - это единственное, чему можно верить. Оно не горит, не в пример рукописям.

Я попытался было запечатлеть историю Тамары в виде иллюстрированного дневника, но все рисунки пропали. Большой пожар полностью уничтожил редакцию юмористической газеты "Каланча", где я одно время числился карикатуристом, вместе со всеми карикатурами, шаржами и скетчами, когда-либо написанными моей рукой. Может это и к лучшему, а может и наоборот - кто теперь разберет, - но карикатур я с того дня не рисовал. Не то чтобы случилось что-то этакое, что полностью меня изменило, нет. Просто карикатурил я по долгу службы, а как кончилась служба - кончились и карикатуры, ну и бог с ними. В этом смысле жизнь похожа на поездку в трамвае: когда кончаются рельсы, трамвай останавливается, а ты просто выходишь и идешь, куда тебе нужно.

Вообще трамвай - это у нас основной транспорт. Весь старый город можно пересечь за шесть остановок: Фабрика, Кинотеатр, Центральный рынок, Главная площадь, Парк, Больница. Его ждут как снега осенью: трамвай идет по главной улице с четвертьчасовым интервалом. Никто не знает, зачем в таком городишке как наш пустили трамвай, но так уж повелось, ну и ладно. Депо находится на Фабрике, кольцо - на Больнице. Редакция "Каланчи" располагалась недалеко от Главной площади.

Тамара работала старшим продавцом в магазине женской одежды на другой стороне улицы. Каждое утро, когда все в редакции пили кофе и трепались о бытовых пустяковинах, я наблюдал за Тамарой: ровно в девять она появлялась в витрине - наряжала манекенов. После полудня, когда приходил черед обеда, я жевал бутерброд и посматривал в окно: Тамара выходила на обед. В пять вечера Тамара спешила домой, и так как я сам никогда не заканчивал ровно в пять, то провожал Тамару взглядом до угла. Ну и конечно, в течение дня я время от времени от нечего делать разглядывал витрину магазина в надежде увидеть в полумраке, среди манекенов, Тамару. И когда я видел там Тамару, я всегда отмечал про себя, что природная утонченность и грация ее привносят в пространство этого маленького царства тканей, лайковой кожи и бижутерии неподдельную гармонию живого естества.

Должен сказать, что не у одного меня взор был взбудоражен созерцанием Тамары. Мои коллеги, кто тайком, а кто в открытую, тоже периодически поглядывали на ту сторону улицы. Мужчины, проходя по тротуару, как по заказу поворачивали головы, надеясь поймать в витрине знакомый силуэт. Даже главы семейств, что оказывались в магазине вместе со своими женами в качестве ходячих кошельков, не скрывали восхищения и оказывали Тамаре знаки внимания. А на улице постоянно дежурил какой-нибудь очередной тамарин воздыхатель с заготовленной фразой на языке.

Тамара никого не обделяла улыбкой, даже самых надоедливых прилипал, но и слишком близко тоже не подпускала. Ей нравилось просто сиять. Наверное, это все что ей было нужно, и в этом она черпала жизненную силу. Возможно, когда-то она мечтала стать актрисой или в глубине души уготовила себе роль Музы и терпеливо ждала своего звездного часа, а может и вовсе не задумывалась о таких вещах и просто плыла по течению - легко и непринужденно. В общем, шансы снискать тамариной взаимности примерно равнялись возможности оказаться на борту нашего городского трамвая, когда тот вдруг обретет крылья и взмоет в воздух над Главной площадью подобно сверхзвуковому истребителю. К тому же Тамара была замужем и, конечно же, не за последним человеком. Муж не жил с ней, и пусть это не столь важно теперь, но тем не менее.

Так вот, кое-кто еще продолжает утверждать, что в день, когда все и произошло, трамвай-таки оторвался от земли, сделал круг над площадью и исчез в неизвестном направлении. Но я об этом лучше умолчу. Боюсь сбить вас с толку, подчеркивая сугубо мистическую сторону всей этой истории. Уверяю, мистика здесь отнюдь не главное.

 

2

 

Я не смогу сейчас припомнить в деталях дня, когда тот чудак по имени Георгий появился в дверях магазина, но точно помню, что это была пятница. Мне доподлинно неизвестна причина его явления Тамаре, но все сходятся во мнении, что в магазине Георгий оказался по работе, - и в этом я солидарен с большинством. Георгий работал на Фабрике. Той самой фабрике, что и сейчас располагается рядом с трамвайным депо на севере города, градообразующем предприятии, известном всем оформителям витрин в стране - фабрике по производству манекенов.

Если мне не изменяет память, Георгий работал там в проектном отделе одним из ведущих художников не то по головам, не то по бюстам. Головы и бюсты производились самые разнообразные, ведь фабрика получала много заказов от домов мод и больших магазинов одежды в других городах. Особенно много заказов поступало в начале сезона, когда появлялись новые коллекции одежды.

Стояла поздняя весна, и в магазин, где работала Тамара, вот-вот должны были завести летнюю коллекцию. По этому поводу намечался большой праздник с воздушными шарами, раздачей подарков, скидками и прочими прелестями. Срочно требовались новые манекены. Георгий должен был прибыть на место с целью узнать требования заказчика. И он прибыл. В пятницу. К девяти утра.

Мне неведомо, что происходило между ними там, в магазине, в последующие восемь часов. Черт их разберет, отчего они не выходили оттуда весь день - может потому, что на улице не переставая лил дождь. Я не знаю, чего Георгий наговорил Тамаре, а говорун он был еще тот и речи слагать мог такие, что у случайного собеседника волосы редели на висках.

В общем, когда в семнадцать ноль-ноль я выглянул в окно, чтобы проводить Тамару взглядом до угла, я увидел нечто, что заставило меня громко присвистнуть, а Аду Павловну, ответственного секретаря "Каланчи", пролить кофе себе на белую юбку. Сначала из открывшейся двери появилась бледная худосочная рука Георгия, распахнувшая ярко-красный зонт в звенящую, наполненную ливнем пустоту майского вечера. Мгновение спустя под зонт нырнула точеная фигурка Тамары в накинутом на плечи мужском пиджаке. Затем показался и сам Георгий - длинный, нескладный и сутулый, - белая рубашка мгновенно вздулась мокрым парусом на его худых плечах, прибитые дождем вихры окаймляли маленькую круглую голову. Большой рот Георгия расплылся в детской улыбке, и все его белое костлявое лицо приняло гримасу безусловного счастья. Тамара беспечно улыбалась.

Они побежали по лужам под одним зонтом как ясельные жених и невеста и, смеясь, скрылись за углом.

Выходные прошли в томительном ожидании. Все строили догадки и предположения. Шторма бушевали в умах. Хмурое утро понедельника встретило редакцию нервным штилем. Кофейный перекур в девять утра не изобиловал разговорами. Все говорили о чем-то отвлеченном и поглядывали в окно. Тамара, как всегда в этот час, сновала в витрине среди манекенов. Посреди тротуара, прямо напротив витрины, стояла корзина с бледно-рыжими цветами.

- Герберы, - брезгливо процедила сквозь зубы Ада Павловна и раздавила окурок в горшке с кактусом.

 

3

 

Никто не ожидал от Георгия такой прыти.

От него вообще непонятно чего можно было ожидать. Георгий был исключительно странной, не поддающейся законам этого мира личностью. Он жил один, в утлом домишке,неплохо при этом зарабатывая. В числе близких друзей имел лишь, дворника Петьку, одноклассника, тогда как в мыслях и поступках своих оперировал материями тонкими, космическими.

Петьку, на правах лучшего друга, впоследствии часто спрашивали, как Георгий решился на такой отчаянный шаг. Тот всегда ждал подобных вопросов. Прежде чем ответить, он принимал чрезвычайно серьезный вид и выдерживал паузу - как бы собираясь с мыслями. После лицо его принимало мечтательное выражение, он прижимал метлу (или стакан, смотря что было в тот момент в его руках) к груди, и говорил:

"Пришел, значит, ко мне Георгий, и говорит: ЛЮБ-ЛЮ!

Люблю, говорит, и точка.

Хочу, говорит.

Хочу, говорит, образ ее в веках оставить.

Но не просто, говорит, хочу, а должен.

Понимаешь, - говорит, - должен.

Должен, говорит ее, изваять, и вот те нать.

Это, говорит, мой долг, говорит.

Как художника.

Видали?"

Затем Петька, как ни в чем ни бывало, продолжал орудовать метлой (или осушал стакан), что означало что Петька сказал все, что мог, и больше добавить ему нечего.

А что тут можно добавить?

Георгий почувствовал потребность запечатлеть образ любимой. Изваять ее для потомков, что вполне естественно для художника. И пришла ему в голову гениальная мысль. Его осенило: изваять Тамару не в гипсе или бронзе, а в пластике; и не в единичном экземпляре, а в промышленных масштабах. Ваять - так ваять!

И он решился.

На все про все оставалось у Георгия меньше месяца.

Нужно было изготовить опытный образец. Остальное - дело техники. То бишь, конвейера.

Сложнее всего, как оказалось - воссоздать голову. У Тамары было округлое лицо с заметно выпирающими скулами, острый, чуть выдающийся нос, крупный, - пожалуй, даже слишком крупный, - рот и большие, глубоко посаженные зеленые глаза, придававшие лицу иронически-язвительное выражение. Пришлось сильно изменить фабричное лекало.

Для этого Георгий в рабочих условиях вылепил несколько заготовок. Прошла не одна смена, прежде чем получилось то, что нужно. Особенно упорно не удавался взгляд. Георгий потратил на глаза два или три дня, пока наконец не проявился тот самый, подлинный тамарин прищур.

Волосы. У Тамары были густые, вьющиеся, медного оттенка волосы. Аутентичных париков на фабрике не нашлось. В ход был пущен старомодный "афро" ярко-рыжего оттенка.

Бюст. С ним также возникла проблема. На стандартном лекале размер груди был совсем ничего - что-то между нулем и единичкой. Лекало пришлось наращивать до тамариного третьего размера.

Бедра Тамары были тоже несколько шире, чем предусматривала промышленность, так что ничего не оставалось, как предусмотреть за нее, родимую, и эту деталь.

Через три недели Георгий подменил промышленный опытный образец, который предполагалось использовать в производстве новой серии женских манекенов "Тамара" (название было придумано не Георгием, но весьма кстати) на собственноручно изготовленный. Легким росчерком пера вносил он изменения и в чертежи и прочие технические документы, чувствуя себя Творцом, послом Природы в стане отечественной индустрии.

Еще через две недели с конвейера сошла первая Тамара.

Всякий, кто встречал Георгия в те дни, говорил, что он светился, как лампочка Ильича.

 

4

 

Настал день X.

Георгий подготовился к нему основательно. Он лично спустился в отдел доставки и проверил каждый манекен, подготовленный к отправке в магазин. Все было в порядке. Тамары лежали в красивых картонных упаковках, пахли свежей краской и смотрели на Георгия большими зелеными глазами. Глаза вообще были отличительной особенностью новой серии: у всех "Тамар" закрывались веки, отчего манекены выглядели совсем по-человечески. Эта разработка считалась особым достижением специалистов Фабрики и уж конечно, вселяла в самого Георгия чувство небывалой гордости за собственное творение.

Георгий надел лучший костюм, галстук, сел в трамвай на остановке "Фабрика" и вышел на Главной площади. Там он зашел в цветочную лавку, купил большую корзину рыжих гербер, и направился к магазину одежды, витрины которого пестрели разноцветными шарами и яркими лентами. У магазина собиралась оживленная толпа. Сверкали вспышки репортеров. Где-то мелькнул орлиный профиль супруги председателя Городской Думы. Были еще какие-то богато одетые женщины и мужчины, которых Георгий не знал, но коих, судя по оживленной реакции фотокамер, знала пресса. Дверь магазина была широко распахнута. Внутри играла музыка и пахло шампанским. Толпа, сопровождаемая щелчками фотоаппаратов, стала просачиваться вовнутрь и увлекла за собой Георгия.

Внутри тем временем началось дефиле. В центре торгового зала был организован проход, окаймленный по всему периметру воздушными шарами. Два прожектора освещали его с торцов, а в центре фланировали разукрашенные девицы в легких шифоновых платьях и закрытых купальниках. "Мои Тамары красивее", - думал Георгий. Он смотрел на импровизированный подиум и победно молчал. Глаза его светились гордостью, лицо его приняло торжественное выражение.

Тамары были расставлены вдоль дальней стены магазина. Лучи прожекторов высвечивали центр зала, и на погруженные в полумрак манекены пока никто не обращал внимания. Вышло так, что доставили их в самый последний момент, нарядили впопыхах, и никто еще не успел их как следует рассмотреть. Звездный час Георгия приближался. Георгий искал глазами в толпе Тамару. Она стояла недалеко от подиума в сопровождении директора магазина. На ней был строгий темный деловой костюм, медные кудри были убраны назад. На мгновение она встретилась с ним взглядом. Он помахал ей, она едва заметно улыбнулась. "Уже видела?", - мелькнула в голове Георгия мысль. "Нет, еще не видела", - тут же опередила ее другая. "Еще не видела".

Показ закончился, музыка стихла, гостям предложили пройти к стендам с одеждой. Лучи прожекторов переместились из центра зала и выхватили из полумрака дальнюю стену, где выстроились в ряд манекены. Сердце Георгия замерло.

В следующий миг магазин погрузился в гробовую тишину. Даже затворы фотоаппаратов перестали щелкать. Бокал в руках супруги председателя Городской Думы накренился, и шампанское тонкой струйкой полилось на шелковую юбку. Оцепенение настигло посетителей в тех позах, в которых они пребывали за секунду до того. Никто просто не понимал, что происходит и как реагировать на увиденное.

Взору собравшихся открылись два десятка облаченных в пляжные костюмы манекенов, наружностью поразительно схожих со всем известной старшей продавщицей. Куклы смотрели на людей двадцатью парами огромных, ядовито зеленых глаз с каким-то странным, нехорошим ведьминским прищуром. Двадцать пар заостренных, чуть выдающихся вперед носов отбрасывали на соседнюю стену зловещие, крючковатые тени. Мясистые, подчеркнуто чувственные губы были приоткрыты в томном экстазе и рождали недвусмысленные аллюзии. Область декольте венчалась парой крепких, круглых как небольшие спелые дыни, грудей никак не меньше третьего размера. Крупные соски, по форме напоминавшие скорее миниатюрные ручки тумблера, топорщились под шифоном. Длинные ноги венчались крутыми, как у велосипедисток, бедрами. На головах у манекенов громоздились огромные ярко-рыжие парики, повторявшие своей формой прически, которые носили в конце 70-х годов чернокожие исполнители диско.

Молчание прервал острый приступ кашля - кто-то подавился шампанским. Откуда-то сбоку прыснул смешок. Толпа зашепталась. Все косились на Тамару.

Она стояла, вжав голову в плечи, будто ее только что окатили ледяной водой. Георгий поймал ее взгляд. Он выражал растерянность и недоумение. Все ее лицо как будто замерло в выражении немого вопроса. И этот вопрос был адресован ему. И в тот момент, когда Георгий осознал это, он увидел, как Тамара бежит через весь зал, закрыв лицо руками. Как в замедленной съемке, смотрел он, как летит она к двери, расталкивая посетителей; как один вьющийся локон, освободившись из плена прически, пружинкой скачет на ее маленькой круглой голове. Смотрел и не находил ответа на адресованный ему вопрос. Тамара выбежала на улицу, а двадцать манекенов остались стоять в немом молчании на своем посту.

Опомнившись, он растолкал зазевавшуюся толпу и выбежал вслед за ней. Тамары нигде не было видно. Пару секунд он соображал, в какую сторону она могла побежать, но тут проезжавшая мимо машина окатила его грязью с ног до головы. И только тут до него дошло, что он до сих пор держит в руках корзину с герберами.

 

5

 

На следующий день Георгия уволили с Фабрики. Выяснилось, что изменив до неузнаваемости опытный образец и подделав чертежи серии "Тамара", он не только загубил серию, но и нанес серьезный урон всему предприятию. Производство простаивало несколько часов. Серьезно пострадала репутация Фабрики. К счастью, те двадцать манекенов, что были изготовлены по заказу магазина одежды на Главной площади, входили в опытную партию, и запускать "Тамар" в серийное производство планировалось несколько позднее.

Дело о порче имущества хотели было даже передать в суд, но одумались. Вступилась общественность, и Георгия отпустили с миром, вычтя из расчета стоимость испорченного оборудования и материалов.

Все, кто видел Георгия после исчезновения Тамары, сходились во мнении, что был он необыкновенно тих и бледен. Говорили, он пытался найти ее, но безуспешно: на работе она не появлялась, квартира ее была пуста, телефон не отвечал. Многие считали, что она бросила все и уехала к мужу, который по роду службы почти безвылазно жил в другом городе. Но поиски ее следов на вокзале, проведенные местным населением, не дали результатов. Не видели женщину с ее приметами и водители на автобусной станции.

Рассказывали, что на следующую ночь после того скандала Георгию приснился жуткий сон. Во сне Георгий очутился в странном полутемном подвальном помещении, похожем на огромный склад. Потолок в том подвале был так высок, что уходил вверх, насколько хватало глаз. Пахло сыростью и плесенью, и все это огромное пространство было заставлено металлическими стеллажами, разделенными на ячейки высотой примерно метр и длиной в полтора. Стеллажи тянулись до самого потолка, а в каждой ячейке находилось по человекоподобному существу.

Если приглядеться, существа мало походили на обычных людей, напоминая скорее гуманоидов: все они были невысокого роста и очень худы, растительность на их землистого цвета коже полностью отсутствовала. Тела их принимали самые невообразимые позы: кто-то еще пытался приподнять свой потолок, уперевшись в него плечами или ногами, а кто-то смирился и тихо сидел на корячках или лежал на боку.

Все они были невольниками в своих ячейках и не могли из них выбраться, как ни старались, хотя, казалось бы, куда проще свесить ноги вниз, дотянуться ими до площадки соседа и как по лесенке, спуститься на землю. Но, похоже, этим существам такая мысль не приходила в голову или они окончательно уверовали в безвыходность своего положения и забыли, что в соседних ячейках есть родственные существа, и беда у всех одна.

То тут, то там раздавались протяжные стоны и, чем дольше Георгий находился в том гиблом месте, тем явственнее он ощущал, как разрозненные голоса сливаются в один густой, бархатный, резонирующий, бесконечный, необыкновенно красивый, как хорал, голос. Голос заполняет собой все огромное сырое пространство, и скоро все предметы гармонично вибрируют с ним в унисон. Вибрируют стены и пол, вибрирует потолок. Голос наполняет весь подвал каким-то особенным смыслом. Скоро Георгий понял, что смысл того, о чем поет голос, можно выразить одним-единственным словом, и вибрации этого слова ему знакомы. Это слово - имя. Его имя.

ГЕОРГИЙ.

Он проснулся среди ночи и понял, что нужно действовать. Быстро оделся и вышел из дома, обогнул Фабрику и зашагал по трамвайным путям в сторону центра.

 

6

 

Дальше события развивались стремительно. О том, что случилось той ночью, писали газеты, да и милицейская хроника, пожалуй, выдаст вам куда больше красноречивых фактов, чем я. Перескажу лишь то, что известно всем.

Георгий добрался пешком до Главной площади и подошел к магазину одежды. Дверь, естественно, была заперта. Он обогнул здание и ткнулся в заднюю дверь. На ней поблескивал навесной "Булат". Георгий вернулся на улицу, пересек дорогу и оказался во дворе дома, где располагалась редакция "Каланчи". Там он обнаружил грузовой фургон. Георгий повернул дверную ручку и забрался в кабину. Ключ был вставлен в замок зажигания. Георгий завел фургон и подогнал его к задней двери магазина, достал из фургона трос, один конец привязал к бамперу, другой - к петле замка.

Три минуты спустя он стоял посреди пустынного и темного торгового зала. Лунный свет, проникавший сквозь витрину, вычерчивал у противоположной стены двадцать женских фигур. Георгий бережно перенес всех Тамар в фургон. Затем он вернулся, проник в подсобку, извлек оттуда двадцать черных шелковых платьев и двадцать светлых шелковых шейных платков. Аккуратно сложив одежду в фургоне, он завел мотор и двинулся на север.

Через полчаса Георгий сидел на полу в центре своей комнаты. Двадцать Тамар разместились вокруг него. Он не спеша одел всех в черное платье и повязал на шею каждой белый платок. За окном уже рассвело. Ровно в восемь нужно было трогаться в путь.

Когда время подошло, Георгий снова посадил всю двадцатку в фургон и тронулся к трамвайному депо. Подъехав к депо, он приметил старенький пустой одновагонный Т-3, стоявший на выездном пути. Георгий перенес всех Тамар в кабину и рассадил на места, по одной в ряд. Вышло, что все места были заняты, кроме одного - в кабине водителя, рядом с Григорием.

Он закрыл двери и тронулся. Трамвай с двадцатью манекенами в салоне вырулил на главную улицу. Город уже давно проснулся и спешил на работу. На остановке "Фабрика" в ожидании транспорта толпилось не меньше сорока человек. Георгий медленно проехал мимо. Он услышал, как кто-то из толпы пустил ему вдогонку сочный матерок. Между "Фабрикой" и "Кинотеатром" был довольно длинный прямой перегон, и Георгий успел набрать скорость, так что мимо толпы на остановке "Кинотеатр" он пронесся уже на полном ходу.

По мере приближения к центру, людей на улицах становилось все больше, и на трамвай с необычными пассажирами стали обращать внимание. К моменту, когда Георгий на полном ходу подъезжал к остановке "Центральный рынок", на пульт охраны правопорядка уже поступило сообщение об угнанном трамвае, и милицейский фургон мчался навстречу угонщику со стороны Больницы, чтобы блокировать пути в районе Главной площади. Трамвай пролетел мимо "Центрального рынка" как пуля: лица стоявших на остановке людей превратились в одну сплошную желто-серую линию. Перегон между Рынком и Площадью был совсем коротким, и Георгий вдавил пусковую педаль до отказа. Старая "Татра", треща обшивкой, на бешеной скорости неслась на милицейский кордон.

Жизнь похожа на поездку в трамвае, но возможности выйти и продолжить путь пешком у Георгия уже не было. О чем думал наш герой, когда до момента истины оставались считанные секунды?

Он не думал. Он вспоминал.

Вспоминал свои пальцы, побелевшие от напряжения. Лицо женщины, которую он полюбил. Это лицо было наполнено ужасом и предвкушением смерти, оно лицо умирало. Ее нежная шея обмякла, плоть уже не оказывала сопротивления, но его пальцы продолжали давить, он был не в силах разжать их. Ее медные кудри растрепались на грязном полу фургона, а он все не отпускал. Потом он ослабил хватку, у него началась истерика, и он принялся хлестать ее по лицу герберами, и герберы оставляли на ее коже жирные грязевые подтеки, потому что десять минут назад какой-то водила окатил его с ног до головы брызгами из-под колеса, окончательно испортив тот солнечный день.

Но герберы были уже давно мертвы, а его пальцы лгали ему, потому что сжимали пустоту. Та, двадцать первая, так и осталась его невоплощенной мечтой. Он сам придумал ее, в том-то и штука.

"А что было дальше?", - спросите вы.

А дальше была пустота, пустота, и еще раз пустота, и было ощущение полета, и внизу мелькали огни полосы. А потом все сначала - и так до бесконечности. Трамваи ходят по кругу - это известный факт.

Вероятно, вы также захотите узнать, отчего произошел пожар в редакции "Каланчи"?

Я вам отвечу. Возможно, это будет не тот ответ, который вы ожидаете услышать, но это единственный ответ, который я знаю. Ибо там, где я нахожусь сейчас, возможность выбора у меня ограничена. Трамвайное кольцо замкнулось.

В конце весны мне часто снится один сон. Я слышу голос, и вибрации его прекраснее всего, что я когда-либо воспринимал на слух. Голос наполняет все мое существо каким-то особенным смыслом. Смысл того, о чем поет голос, можно выразить одним-единственным словом, и вибрации этого слова мне знакомы.

Это слово - имя.