1

 

…Причудливые сплетения световых пятен пересекали заросший давно нестриженными кустами и покосившимися беседками небольшой парк, пытающийся рассмотреть в покрытом густой тиной маленьком пруду неясные очертания своего неопределенного будущего. Они отражались и от причудливых форм шапок кустов, и от одинокого дерева, стоящего, словно часовой, на заброшенном форпосте, и от полуразвалившейся ограды, окружающей парк, и, в конечном счете, от самого парка, образуя собственный, отрезанный от других мир. Лучи заходящего солнца, отражаясь от листьев неухоженного кустарника, попадали на ограду, которая отбрасывала тень на землю и разбитые дорожки парка. На обратном пути лучи отражались от неработающего фонтана и беседок, формируя в замкнутом пространстве парка замысловатую картину из постоянно движущихся и переходящих друг в друга, а затем снова расходящихся в разные стороны теней. В переходах между тенями сторонний наблюдатель, если бы он существовал в парке, мог бы увидеть разнообразные цвета и оттенки теней: от черного до слабо серого, почти незаметного в надвигающихся сумраках осеннего вечера. Это было царство собственных теней парка, которых не касалось происходящее вне парка.

Но именно извне периодически появлялись чужие и чуждые тени, нагло вторгающиеся на территорию заброшенного парка и создающие на ней свои непонятные рисунки. В очертаниях этих насквозь чуждых дремлющему парку теней угадывались фигуры людей, возможно, когда-то бывавших здесь, но по каким-то причинам забывших дорогу. Они все были там, за границей рожденных заходящим солнцем теневых конструкций и переходов.

Помнили ли люди о нем, - этого парк не знал и, честно говоря, не стремился узнать, хотя многие из них были, казалось, совсем рядом, слышались их голоса… Голоса сливались в неразборчивый гул, наслаждающийся самим собой и абсолютно равнодушный к парку и обитающим в нем теням. Но парк и не думал переживать из-за людей, гудящих о чем-то своем за его пределами; он просто был погружен в размышления об утраченном прошлом, частью которого были и люди, отбрасывающие разнообразных размеров звукотени на его территорию. Будущее не существовало для парка, навсегда застывшего в мыслях о прошлом и не замечающего настоящего, хотя оно тоже отбрасывало на него свою тень, быть может, через переставших ходить в парк людей.

Естественным центром парка был пруд, заросший тиной, в разрывах которой время от времени мелькала тень одинокой рыбы, неизвестно как и почему задержавшейся в этом застывшем навеки пространстве. На вкопанной в землю покосившейся скамейке, расположенной напротив дано неработающего фонтана, сидел углубленный в свои, непонятные, но все же в чем-то созвучные движениям парковых теней мысли юноша. Стороннему наблюдателю, если бы таковой вдруг объявился, он мог показаться частью парковой композиции, - так сказать, малой архитектурной формой, настолько неподвижной была его поза. Впрочем, в позе юноши не было никакой напряженности или нарочитости; напротив, он так органично вписался в замкнутый пейзаж парка, что казался естественной его частью. Наблюдатели, обычно, замечают только явную, видимую, жизнь, а потому жизнь мыслей юноши, движущихся в такт колеблющимся в наплывающих сумерках теням, осталась бы пропущенной ими.

Существовала странная, необъяснимая, почти мистическая связь между движением мыслей юноши, неторопливо перекатывающихся от прошлого к будущему через окрашенные разными эмоциями события, и переходами теней, спокойно пе-ремещающимися между ветвей кустов, постепенно сужающимися разрывами в тине пруда и обходя по кругу единственное дерево в парке. Прилив, отлив и далее снова прилив, - бесконечно движутся тени, то скрывая от заходящего солнца скамейку с сидящим на ней юношей и временами почти растворяя его в своей сложной структуре, то вновь открывая его фигуру… кому?.. да хотя бы одинокой рыбе в пруду.

Юноша размышлял, уставился взглядом в некую, быть может, несуществую-щую, точку, о странной связи между давно прошедшими временами, теми, что закончились только что, и тем, которые еще не наступили. У него складывалось странное ощущение, что будущее, точнее, тень будущего каким-то образом отражалась в тенях прошлого так, что невозможно становилось определить, где кончается одно и начинается другое. В многоярусных переходах между ними терялась узкая, едва заметная, полоска настоящего, - именно тех нечетких трудноуловимых ощущений, которые только и можно признать реально существующими. Ибо все остальное рождалось и умирало в сознании и воображении людей. Юноша буквально грезил наяву, и эти грезы имели свой вес и свою структуру, совпадающую со структурой парка, подобно тому, как тень совпадает с объектом, который ее отбрасывает…

Временами юноше казалось, что на него кто-то смотрит извне, из-за пределов паркового мирка, и тогда он пытался представить, что думает о нем и о парке неизвестный наблюдатель. Наверняка со стороны была видна некая условность происходящего, которая порождалась неподвижностью пейзажа, где только изредка налетал порыв ветра, слегка задевая ветки кустов и запуская рябь в уцелевших просветах между островками тины в пруду, и снова замирал, будучи не в силах вновь пробудить к жизни ушедшие дни. И, словно в ответ на это движение ветра, обитающая в пруду одинокая рыба неясной тенью скользила к самой поверхности, пытаясь найти выход из цепких лап прошлого, но, как обычно, не замечала его, а потому разочарованно уходила в свое развалившееся под тяжестью прожитых дней жилище. Юноша определял ее разочарование по громкости и рисунку поднимающихся пузырьков, а также по отклику своей привязанной к этому месту души.

Порою юноша удивлялся своему упорству, удерживающему его в этом всеми покинутом парке; парке, в котором замерла всякая жизнь, где никогда не наступала ночь и где узкая светлая тень настоящего стремительно сужалась под натиском черных теней прошлого. И уже только жалкие остатки серых теней будущего едва вид-нелись где-то там, у линии горизонта, практически сливаясь с окрашенными в цвета заката облаками. Мысли юноши скользили в такт колебаниям вечерних теней по замкнутому пространству парка и так же, как рыба в иссыхающем пруду прошедших мгновений, не находили выхода, цепляясь за поникшие кусты, одинокое дерево с укоряюще изогнутыми ветвями – памятник былым неудачам и скользя по смыкающимся краям плотной корки тины, грозящими похоронить заживо глупую мечущуюся без толку рыбу. Юноша не знал, сколько прошло времени, он лишь ощущал где-то на границах своего осознания, что совершает серьезную, можно сказать – роковую, ошибку, но вырваться из замкнутого круга не мог. Слишком много сил было потраче-но на бесплодные блуждания в парке своего прошлого и попытки переписать его заново и попытки рассмотреть в ветвях кустов бледные тени давно ушедших людей, призраки которых были вызваны однажды им самим и до сих пор удерживались на грани прошлого и настоящего…

И все-таки эта слишком застывшая и какая-то грустная картина существовала, казалось, сама по себе, игнорируя составляющие ее части и оставаясь самодостаточной.

 

2

 

…Картина жила своей собственной жизнью и считала, что за пределами отображенного на ней мира, точнее, мирка, ничего нет; да и откуда ей было знать о внешнем мире, если он был только тенями, изредка появляющимися внутри Картины или (значительно чаще) только скользя по ее поверхности…

Люди-тени, они проходили мимо Картины, пребывающей в счастливом неведении об их существовании (или делающей вид, что она этого не знает). Тени бормотали что-то непонятное на своем странном языке, наполняя внешнее пространство волнами то поднимающихся, то опускающихся звуков, которые, отражаясь от невидимых преград, врывались внутрь Картины, чтобы замереть в скрытых вечерними тенями контурах предметов…

Строго говоря, ничего особенного не было внутри Картины, что позволило бы ей так много понимать о себе; хотя она делала это в течение довольно длительного времени и продолжала делать это и дальше. Ну, старый заброшенный парк с почти затянутым густой тиной неумолимо засыхающим прудом. Ну, давно нестриженные кусты со склонившимися до земли, покрытой опавшей листвой, ветвями; кусты, окружившие своего предводителя – одинокое, неизвестно, как уцелевшее дерево, застывшее, словно памятник ушедшим дням, неподалеку от пруда. И покосившаяся скамейка с сидящим на ней юношей, который ничем не нарушал паркового покоя и который, казалось, поселился здесь навеки, притянутый странным тягучим (если так можно выразиться) очарованием старого парка… Ах, да! Одинокая, мечущаяся в сужающихся с каждым днем просветах в тине, неизвестно, почему задержавшаяся рыба, которая в очередной раз не увидела выход, а потому, раздраженно булькнув, ушла на дно и замерла там. Картина, включавшая все упомянутые персонажи плюс, конечно, вездесущие, сплетенные в невообразимый для рыбы и юноши узор, тени, покрывающие весь парк, с молчаливым неодобрением наблюдала за этими бездарными попытками рыбы вырваться на свободу и за попытками юноши понять, что он здесь делает. Картине изначально, со ставшего таким далеким дня сотворения были одинаково чужды и бесплодные метания, и попытки проникнуть в суть вещей, поскольку сама она была средоточием застывшего, замершего навеки движения. Даже порыв ветра, желавший изменить направление изгиба ветвей кустарников, и тот замер, не доходя до конца своих намерений; а в исчезающие под натиском тины воды пруда можно было войти столько раз, сколько нужно.

Ничто не менялось в Картине, менялись лишь очертания приходящих извне и скользящих по поверхности ее мира теней. Разные по формам и размерам, они проходили и проходили мимо Картины, часто замирая возле нее, - кто на несколько мгновений, а кто и на несколько минут. В такие моменты мир Картины захватывал их в свои цепкие объятья и держал до тех пор, пока у них не появлялись силы, чтобы вырваться из захвата. Но некоторые сил не имели, а потому отдавали застывшему миру свои силы и время, возможно, забывая о своих насущных проблемах. А может быть, им только казалось, что они находятся вне Картины? А может, это их отраженные неведомым образом тени застыли внутри нее, сливаясь с тенями кустов, дерева, скамейки и юноши с рыбой?

Все-таки люди очень странные создания, - думала Картина, продолжая свой полусон. – Делают вид, что им нет дела до прошлого, но продолжают пребывать в нем, давно исчезнувшем, повторяя свои нелепые попытки переписать его, стереть неприятные моменты и довести до конца прерванные движения. Они не желают понять, что возврата к прошлым дням нет, что хранящиеся в их объеме события и персонажи – только тени, смешавшиеся с опавшей листвой и тенями парка, - должны там и остаться без всяких связей с настоящим и тем более с будущим. Даже если призраки прошлого тревожат покой настоящего, то и тогда их силы хватает не больше, чем на несколько мгновений. Однако при попытке осмыслить их игру и движения призраки захватывают неосторожных, питаясь их энергией и, выпивая их до конца, оставляют лишь пустотелые оболочки с остановившимся взглядом, больше похожие на таких же призраков, чем на людей. Граница между прошлым и настоящим стирается, пока не исчезает совсем, и настоящее становится одной из тающих вечерней порою теней…

Но люди слишком глупы, чтобы осознать это; они приходят и приходят к Картине и смотрят на ее (или свой) замкнутый мир, и мысли их ходят все по тому же надоевшему кругу…

 

3

 

…В один из долгих, кажущихся бесконечными, осенних дней, когда опавшими листьями полон каждый кусок облегающего всех нас мира, а сквозь прожилки падающих листьев виднелось постепенно темнеющее вечернее небо, - в один из таких дней я отправился из дома развеяться. Не могу точно сказать, какой именно был день, - может быть, вторник, а может, среда или даже воскресенье, - да это и неважно; вообще, если верить Гераклиту (а нет никаких оснований ему не верить), то «один день равен всякому другому». Просто был какой-то день, когда (тоже неважно, когда именно, поскольку и время не играет столь существенной роли, как принято думать) я шел по улице настолько погруженный в свои мысли, что направление движения определялось без участия моего сознания. Лишь тени зданий, деревьев, кустов и пролетающих мимо автомобилей, да спешащих по своим делам людей фиксировались мною как подтверждение того, что я иду в реально существующем мире.

Неизвестно, по какой причине я прошел мимо заброшенного старого парка, замершего, казалось, навеки в однажды достигнутом состоянии, но привлекающим вопреки этому, а может, именно поэтому внимание проходящих людей. Да, именно его неподвижность, впечатанная в неизменные время и пространство, притягивала взгляды и мысли людей, чьи тени скользили по территории парка, смешиваясь с тенями давно не стриженных кустов и одинокого дерева, которое почему-то забыли спилить. Тени людей терялись в густо покрывающей весь парк опавшей листве, они скользили по поверхности усыхающего, затянутого плотным слоем наступающей тины пруда; иногда чудилось. Что в редких сужающихся просветах тины периодически намечалось, но никогда не осуществлялось чье-то движение, а на стоящей на берегу пруда скамейке мерещилась растворяющиеся в вечерних тенях очертания чьей-то фигуры. Игра лучей заходящего солнца? Переходы сходящихся и расходящихся теней, хозяев этого якобы безлюдного места?

Как бы то ни было, - парк остался позади, а я продолжал осваивать давно известное мне, но так до конца и не познанное пространство. Но через какое-то время мое движение прекратилось, замерло возле открывшейся несколько дней назад выставки, здание которой неожиданно (?) выросло прямо передо мной. Выбор я сделал в то же мгновенье – купил билет и вошел внутрь, сам не зная зачем. Внутри было все, что бывает на небольших выставках: пара полутемных небольших залов, скупо освещенных слабенькими лампочками возле самых картин, танцующие столбики пыли в лучах заходящего солнца и неизменные старушки-смотрительницы, мирно дремлющие в углах залов. И, конечно, главные персонажи выставки - картины, нарисованные малоизвестными художниками и повешенные на стенах; в мягком полумраке они казались вместилищами других миров, один миг из жизни которых, запечатленный художниками, замер с тех пор навсегда.

Мое движение из зала в зал прервалось в полутемном углу, единственным светлым пятном которого была картина, точнее, Картина; ее мир буквально выбил меня из состояния отрешенности, но лишь на короткое мгновение, после чего я снова впал в близкое к трансовому состояние…

 

2.1

 

…Одна из постоянно проходящих мимо теней вдруг застыла прямо напротив центра ее мира. Тень накрыла пруд и скамейку на берегу пруда, а ее очертания слились с очертаниями тени сидящего на скамейке юноши настолько полно, что Картина с трудом могла различить переходы между ними. Картина продолжала находиться в своем собственном мире, вернее, она сама была этим миром, но между нею и внешним миром уже наметились пока еще непрочные, но все-таки связи.

И это можно было считать началом столь ненавистных Картине перемен. Но, конечно, Картина надеялась, что все обойдется…

 

3

 

…От чего я ушел, к тому и пришел. Я просто не мог (или не хотел?) поверить тому, что видел собственными глазами: на картине был изображен старый парк, который, как я наивно считал, я отверг. Но, вероятно, выбор не всегда зависит от человека; в отдельные моменты, а может быть, и всегда выбор определяется пресловутыми внешними силами; безразличные и далекие, они все решают за людей, которые всю жизнь питаются иллюзиями.

Я стоял и смотрел на мир запустения и застывшего прошлого, и поток воспоминаний хлынул на меня из глубин памяти, сминая защитные барьеры разума. Дополнительное воздействие оказала тень, отбрасываемая сидящим на скамейке юношей, который был поразительно похож на меня. При первом взгляде на картину я не заметил его, потрясенный ею самой и неожиданной встречей с парком, которой я так хотел избежать (но, видимо, недостаточно). Однако спустя некоторое время я заметил фигуру юноши на стоящей на берегу пруда скамейке. Мне даже казалось, что между нами существует какая-то связь, связь на таком глубинном уровне, что само осознание этой связи было пугающим и манящим одновременно.

Мысли мои перемещались по определяемому кустами, деревом, прудом и юношей, сидящим на берегу пруда, кругу и, казалось, что выхода из этого круга нет и никогда не было… Но я все равно пытался его найти.

 

1.1

 

…Пришедшая откуда-то извне, из-за пределов замкнутого мирка парка, тень накрыла сидящего на скамейке юношу и отразилась в уцелевших просветах воды в пруду. И немедленно навстречу ей рванулась со дна пруда все еще стремящаяся вырваться на свободу рыба, непонятно, почему не задохнувшаяся под толстой пленкой прошедших дней, отделяющих ее от реальности настоящего.

Одновременно с рыбой ожила и мысль замершего на берегу пруда юноши, до этого погруженного в бессмысленное созерцание задержавшихся призраков прошлого. На мгновение он ощутил себя чуждым элементом в этом старом заброшенном парке среди склонившихся под грузом прошлого кустов. Он вдруг осознал странное родство с этой вторгшейся извне тенью, очертания которой сливались с очертаниями его собственной тени; и уверенность в том, что он напрасно проводит здесь время, пытаясь разобраться в рисунке опавших листьев, отражающих рисунок событий его собственной жизни, давно прошедших, но оживленных его волей, в тот же миг овладела им.

Рыбе казалось, что еще чуть-чуть, - и она найдет столь желанный выход из своей тюрьмы; и она направила свое движение, вложив всю себя в него, на блеснувший сквозь пленку тины луч заходящего солнца еще одного прожитого дня…

 

4

 

…Звуки жили своей жизнью, они зарождались, приходили, оказывали влияние на людей, с которыми были тесно связаны, и события, а затем уходили куда-то, где и замирали навсегда или на время.

Люди порождали звуки, не думая о том, что тем самым оказывают влияние и на окружающий их мир, и на все, что в нем есть, и на самих себя. И вот однажды, в один из моментов времени (неважно, когда именно), в некоторой точке пространства (неважно, где именно) одна из этих мельтешащих с важным выражением лица теней, гордо именующих себя людьми, под влиянием разового всплеска эмоций породила звуковую волну, которая, отразившись от неведомой структуры мироздания, разрушила казавшиеся такими прочными старые связи и тем самым изменила рисунок схемы событий.

Изменения коснулись как находящихся вне картины, так и обитающих внутри нее; да и сама Картина не избежала столь ненавистных ей перемен под влиянием пришедшего откуда-то извне, из-за пределов ее мира, звука. Никто не смог остаться на прежнем уровне существования – это то, что в самой меньшей степени зависит от частных желаний и возможностей…

 

3.1

 

…Зарождающаяся глубокая связь с изображенным на картине заброшенным парком и с самой картиной, казалось, пытающейся втянуть меня в пространство своего застывшего в полусне мира, была внезапно разорвана пришедшим откуда-то извне звуком. Поскольку я был углублен в свои ставшие привычными мысли об ускользающих днях, то поначалу я не мог определить ни источник этого звука, ни направление прихода; он просто возник - и все.

На миг мне даже показалось, что этот звук пришел из глубин странного мира картины, быть может, от одного из ее застывших кустов; или, возможно, звук был порожден самой картиной и выражал ее недовольство происходящим в непосредственной близости от нее событиями…

 

1.2

 

…Сидящий на скамейке юноша вздрогнул от внезапно появившегося из ниоткуда звука, напоминающего то ли зов, то ли плач. «Ветер, - подумалось ему. – Хотя откуда?»

Звуковая волна, отразившись от стены поникших кустов, а затем от ствола одинокого дерева, прошла по поверхности почти засохшего пруда и затерялась в шуршащих опавших листьях. И поднимающаяся к поверхности рыба наконец увидела такой долгожданный выход и, набирая скорость, рванулась к нему…

 

3.2

 

…Мне почудилось (почудилось ли?) какое-то движение внутри картины, странным образом совпадающее с движением совсем рядом со мной; движение, несомненно, что-то означавшее и возникшее, по моему ощущению следом за звуком (а может, одновременно с ним?).

Юноша поднялся со скамейки и огляделся, и наши взгляды встретились… В моей голов пульсировала какая-то едва заметная мысль, но я никак не мог ее уловить, а затем…

 

1.3

 

Юноша поднялся со скамейки и, оглядев прилегающую к пруду часть парка, неуверенной походкой двинулся к выходу. Его взгляд с каждым последующим шагом обретал все большую осмысленность. Пространство парка позади него смыкало свою структуру, словно выдавливая из себя чужеродную сущность…

Ищущая свободы рыба наконец-то доплыла, точнее, долетела, до открывше-гося ей желанного выхода и, пробив начавшую сжиматься, но пока еще тонкую пленку тины, вылетела на берег пруда и разбилась об острые камни. Она улыбалась… Однако ее останки странным, почти мистическим, образом стали расплываться в наползающих вечерних тенях; создавалось ощущение, что рыба вообще никогда не существовала, что она была порождением причудливых переходов теней, вызванных к жизни игрой лучей заходящего солнца…

Шурша, опадающие листья покрывали скамейку, стоящую на берегу заросшего тиной пруда; они ложились за спиной идущего к выходу из парка юноши, засыпая его следы; в результате создавалось ощущение, что его здесь и не было, он был лишь порождением затейливых переходов теней, вызванных к жизни игрой лучей заходящего солнца…

 

2.2

 

...Картина ощутила движение внутри себя; оно зародилось в момент соприкосновения ее мира с пришедшей извне звуковой волной. Что-то менялось внутри нее, менялась она сама, даже за пределами ее замершего в давно прошедшем дне мира происходили изменения. Но быть может, ей все это кажется?..

 

3.3

 

…Движение и звук слились воедино и одновременно возникли рядом со мной, выведя меня из состояния отрешенности и окончательно оторвав мои неуспевшие застыть связи с миром картины…

- Привет! – Раздалось совсем рядом. – Ты что – заснул? Я тебя уже десять минут зову, зову… Картина, конечно, хорошая, но чтобы так отключиться, - это надо уметь!

- Понимаешь, показалось, что на скамейке около пруда сидит человек.

- Да нет там никого! Точно. Мне сначала тоже показалось, что кто-то сидит там, но потом присмотрелась и поняла, что это только игра лучей солнца и комбинация теней. Мастер рисовал!

Ее милая болтовня все больше отдаляла меня от картины и изображенного на ней мира. Со своей очаровательной непосредственностью она в одно мгновение сказала то, что до сих пор упрямо ускользало от меня: комбинация теней! Всего лишь тени и лучи заходящего солнца. Очень точное описание моего (да и любого) прошлого.

Она, продолжая болтать, уводила меня все дальше от картины, и вскоре мы дошли до выхода из зала, где она находилась, сделав тем самым выбор в пользу настоящего…

 

2.3

 

…Картина была счастлива оттого, что ее мир остался таким, каким и был всегда и что перемены – эта болезнь внешнего мира – не имеют к ней самой и ее собственному миру никакого отношения.

- Всего лишь переходы теней, - думала Картина. – Переходы теней и иллюзия, порожденная игрой лучей заходящего солнца…

 

3.4

 

У самого выхода я в последний раз обернулся на картину: на ней был изображен старый заброшенный парк с одиноким деревом, нестриженными кустами и засохшим прудом. Но стоящая на берегу пруда скамейка была пуста, - юноша ушел, а я и не заметил, когда он это сделал. А может быть, его там и не было?

Что если моя спутница права и все это – лишь комбинация теней, переходящих друг в друга под лучами заходящего солнца?..

Или все же он и я одно и то же, только я выбрал настоящее и потому на скамейке теперь никого нет?..

 

3.5

 

Как бы то ни было, - мы уходили с ней к настоящему вечернему солнцу и покрывающим темнеющее небо облакам; мы прошли мимо заброшенного (того самого!) парка, покрытого опавшими листьями прошедших дней и углубились в одну из притихших улиц города.

Мы шли и сквозь переходы вечерних теней, исполняющих им одним понятный танец по велению лучей заходящего солнца, мне виделось почти реальное будущее, отделенное от узкой полоски настоящего все теми же переходами теней.

Ни оно, ни я не вспоминали о прошлом, навсегда застывшем в пределах заброшенного отслужившего свою службу парка. И это было правильно: свое время для прошлого, свое время для будущего. А живущие только прошлым превращаются в одну из теней, движущихся по кругу давно утерянных событий и ориентиров…

Ну, вот и все…

 

Москва март-апрель 2005 г.