РОДНИК НАДСОНА.

 

Улица Бассейная в Ялте тихая и безлюдная была такая всегда, идёшь по ней приятной и провинциальной и душа твоя умиротворенная среди каменных подпорных стен, зеленеющего плюща, мохнатых цветов, солнечного осеннего тепла, полна необыкновенных мечтаний и мыслей. Здесь будто прошлое и настоящее ( молодость и зрелость ), взявшись за руки, топают с тобой в такой же будущий день мудрой старости.

Но когда-то улица будто горела и кипела поэтическим огнём, ведь тут в домике у Виталия Константиновича Цибульского, поклонника поэта, поселился пламенный кумир молодёжи Семён Яковлевич Надсон, разделявший настроение, любовь и жалость своего времени. Поэт снял тут три маленькие комнаты на втором этаже, две из которых выходили на восток, на улицу, а гостиная скромная и тёмная, - на север. «..Я чаще возлежу на диване в комнате или балконе, выходящим в крошечный сад, окружающий нашу дачу, и всю красоту моей обстановки составляют Крымские горы, с Ай-Петри во главе, да ясное небо, да дальнее море», - пишет Надсон. Он вставал рано, брал кувшин и задумчиво вышагивал «своею торной тропой» навстречу заре, «время светлой мысли, правды и труда». Вокруг дома тянулись пустовавшие земли княгини Воронцовой, Лазарева, лишь поблизости находился дом Г.Т. Штангеева. Его брат, врач Ф.Т. Штангеев, лечивший Надсона, жил чуть ниже, у собора Иоанна Златоуста. Семён Яковлевич спускался на захолустную приморскую Массандровскую улицу, млеющую и мреющую в россыпях солнечных лучей. Трогательная красота и обаяние обнимала старые дома, выстроенные из камней боевой крепости, стоявшей на Поликуровском холме в седое средневековье.

В конце улицы, прямо у земского шоссе, которое вначале через Нижнюю Массандру и следует дальше через имение Позилиппо (Приморское) Журавлёва, вытекал родник. К нему и стремился Надсон. Ветер с моря в лицо. Развевающиеся волосы, горячая выразительность, страдание и восторг, сила и смелость, радость и привлекательность одухотворенного гениального лика, поэтического вождя молодёжи конца Х1Х века. Рассматриваю на литографии черты молодого поэта, смотрящего вдаль и несущего духовную тоску гнетущих царских лет и в них, будто огонь и печаль жизни и смерти. И вещие строки, пронизанные переживаниями, философией, сердечной болью и светлыми думами. «Как мало прожито - как много пережито». Обречённый и забытый поэтический голос, некогда гремевший и блиставший над мещанской Россией.

«Надсон с длинными, чёрными, закинутыми назад волосами, такой же длинной бородой и маленькими усами, худенький юноша с побледневшим, жёлтым, впавшим лицом, одетый в короткий чёрный, бархатный пиджак, - представлял собой хотя грустный, но всё же яркий и колоритный тип восточной красоты.

Живые, умные глаза его, обведённые тёмными ободками, казалось увеличивались в размере и сверкали, как звёзды в темноте ночи, и он проявлял массу горячности и ненависти, когда разговор зашёл о враждебных ему течениях литературы.

Напрасно, не желая волновать его, я ( Айвазовский) силился перевести разговор на другую тему, но болезненно нервного Надсона трудно было уже сбить с пути…

Поэт поразил в ту пору меня мечтательным выражением лица и своей желтизной, худобой, нервной злобой, как будто несколько месяцев находился между жизнью и смертью. Он был уже на краю могилы. Тяжело смотреть на молодую угасающую жизнь, таившую в своих недрах неистощимые залежи духовного богатства. Лихорадочно блещущий взгляд красивых огненных глаз - «искрометных очей», в которых ещё догорал светоч высокого вдохновения, порывисто дышащая грудь, полуоткрытые уста, с которых не сходила болезненная улыбка и бессильно опускавшиеся руки - таков внешний вид поэта, давно приговоренного докторами к смерти».

Юноша набирал ладонями хрустальную и холодную воду, умывал лицо и пил жадными глотками живую лечебную влагу, вытекающую из известковых недр горного Крыма. Осенний воздух обливал свежестью, чистотой небес, дыханием земли. И сияла над ним божественная лазурь, а мистическое свечение белого облака в форме лиры пронзённого семью лучами, падало благой вестью о бессмертии.

Свет осеннего солнца и неба струился золотистым нимбом над головой поэта, а бронзовые листья, как литые строфы ложились в аллеях парковой тетради.

И словно истина, посланная с небес, тут же у родника Надсон получил приятное для себя известие. Писательница М.В. Ватсон принесла с почты депешу. Отделение русского языка и словесности Академии Наук присудило ему Пушкинскую премию за книгу «Стихотворения».

Это была справедливая, верная и честная оценка заслуг Семёна Яковлевича Надсона перед русской литературой.

Ветер холодил разгорячённые щёки, известие о премии окрыляло, наполняло страстным желанием жить и работать. В эти часы, проведённые у родника, Надсон написал заключительные строфы стихотворения «На могиле А.И.Герцена».

Как колокол правды, добра и свободы,

С чужбины твой голос звучал.

Он совесть будил в нас, он звал на работу,

Он звал нас сплотиться тесней

И был ненавистен насилью и гнёту

Язык твоих смелых речей!

Они оказались последними поэтическими строками, созданные Надсоном у любимого родника.

14 декабря, в день своего рождения, Надсон задумал устроить литературно-музыкальный вечер. Но не нашлось подходящих чтецов и музыкантов и дату вечера перенесли на 29 января, в 50-летие со дня смерти А. С. Пушкина. Болезнь отступала, друзья, знакомые посещали дачу Цибульского, среди них был и начинающий крымский литератор В.Шуф. В его дневнике есть такая запись: « Он (Надсон) был очень красив, играл на скрипке. Несмотря на нервный паралич руки и ноги, он казался довольно оживлённым. В хорошую погоду он сидел в белой папахе на передвижном кресле в саду, окружённый своими поклонницами». Поэта преданно любили друзья и нежно обожали женщины. Художник Иван Константинович Айвазовский находил стихи Надсона «вполне музыкальными и художественными», а его лицо сравнивал с портретом Шекспира. Талант Надсона высоко ценил А. П. Чехов, он писал: «Надсон гораздо больший поэт, чем все современные поэты. Из всёй молодёжи, начавшей писать на моих глазах, только можно отличить троих: Гаршина, Короленко и Надсона». Творчество Надсона поощряли и поддерживали А.Н. Плещеев и М.Е. Салтыков-Щедрин. Произведения его печатал один из самых передовых журналов того времени - «Отечественные записки».

Его поэтическая аура приводила в восторг окружающих, преображала их, заставляла всколыхнуться от обыденности, рождала идеалы, притягивала в мир богатых и волшебных ощущений и дивного воображения. Прелесть поэта силой и красотой слова и слога в разумном воспитание человека, патриота и гражданина.

Казалось, впереди чудная и чарующая поэтическая жизнь, но как раз в этот момент реакционная пресса нанесла поэту смертельный удар. Поводом для нападок стала Пушкинская премия, присуждённая Надсону. В газете «Новое время» стали появляться фельетоны В. Буренина. Критик-черносотенец Буренин уже кидался с клеветой на Чехова, Стасова, Репина. О нём катилась такая молва:

На улице бежит собака,

За ней Буренин, тих и мил.

Городовой, смотри, однако,

Чтоб он её не укусил.

Теперь он смертельно «укусил» Надсона. Буренин издевался и глумился над больным поэтом, обвиняя Надсона в том, что он болезнью «выклянчил премию», что он «недугующий паразит, представляющийся больным, калекой, умирающим, чтобы жить за счёт частной благотворительности». На впечатлительного поэта эта клевета подействовала смертельным ударом. Больной поэт писал письма, опровержения, протесты, но газеты не торопились их печатать. Волнение вызвало кровохарканье, которого уже не было несколько недель. В бессознательном состоянии, в беспамятном бреду умирающий делал рукой угрожающие движения и с уст его иногда срывалась фамилия обидчика…

Семён Яковлевич Надсон скончался 19 ( 31) января 1887 года в возрасте 24-х лет.

Только после смерти газета «Новости» напечатала его письмо-протест и статью врача Штангеева, взволнованного и возмущённого случившимся. «Как постоянно пользовавший покойного поэта врач и, следовательно, достоверный свидетель, - писал в ней Штангеев, - я считаю нравственным своим долгом сказать, в назиданию современникам и потомкам, несколько слов по поводу нравственных страданий, отразивших последние дни жизни моего пациента и вызвавших преждевременную смерть его…Я убеждён, что умерший безвременно С. Надсон, несмотря на безнадёжность своей болезни, мог бы прожить по меньше мере до весны, или даже осени, если бы вышеупомянутый фельетон Буренина не был бы напечатан».

Гроб с телом поэта проводили от дачи Цибульского до церкви, где было отпевание. Верная подруга Надсона Мария Валентиновна Ватсон, писательница и переводчица, которая всё время была с поэтом, решила похоронить его в Петербурге. Там молодёжь устроила поэту торжественные похороны, тяжёлый свинцовый гроб на руках несли до Волкова кладбища. И будто бурной светлой водой родника лились стихи Надсона, читаемые на панихиде поэта. «Он был равен нам, - писал современник Надсона критик М. Протопопов, - наши грехи и слабости были и его грехами и слабостями, его интересы - нашими интересами».

«Велико было влияние Надсона на молодёжь», - отмечал Леонид Андреев.

…Прошло сто лет и даже больше. Раскрытый томик стихов Надсона у меня на письменном столе, а живу я в том доме, где владельцем был его лечащий врач Ф. Штангеев. И старческая тоска навалилась на мои седые кудри, словно настроение стихов и прозы Надсона. Точно заметил М. Протопопов: «все содержание поэзии Надсона заключается в том, что поэт неустанно жалится, и чем горче и искреннее его жалобы, тем легче читателю…» Вчитываешься в строки поэта, скользишь по ними глазами, Надсон ведёт своим вдохновением, где идеалы и яркие порывы, и ты что-то ждёшь необыкновенного, бури страсти, «истины высокой», но жизнь и мир стоят, как прежде.

И вдруг телефонный звонок. Беру трубку и слышу голос местного поэта Александра Маркова.

Недавно я гулял по улице Бассейной и проходил мимо домика, где жил Надсон, там делали ремонт и среди кучи мусора я подобрал вещи из времени жизни поэта , хочешь? - подарю тебе!

И теперь у меня на столе лежат «вестники из старины далекой»: утюг - старый, тяжёлый, калёный, покрыт паутиной, словно плесенью прошедших лет, белый печной изразец с вязью восточных орнаментов, почерневший и позеленевший медный оклад от старинной иконы.

А маршрут Надсона по Массандровской улице к роднику стал моей любимой утренней прогулкой. И журчит, струится, разговаривает родниковая вода, как давным-давно с поэтом Надсоном.

 

КРАСНАЯ ПЕЩЕРА

В последнее время Александр Грибоедов почувствовал какую-то усталость, а строки стихов его поэмы теряли яркость и силу. Что-то случилось? Почему нарушен стройный бег мыслей, замыслов, планов, идей? Непонятно. Надо встряхнуться. И он отправляется в путешествие по Крыму. В Симферополе кто-то из знакомых предложил посетить Красную пещеру.

«Вот что мне надо увидеть: мистический мир, подземных оракулов, духов гор, таинство пещеры!» В сопровождение слуги Александра Грибова и проводника М.Ш., хорошо знающего окрестности, они поскакали в ущелье Кизил-Кобы, переводимое с татарского - Красная пещера.

Вход в пещеру. Скалы, как разрисованные веера, красные, сизые, перламутровые ниспадали страшными обрывами, а у подножья открывался черный зев преисподней. Но Грибоедова влекла аспидная и холодная пустота. Она дрожала, пульсировала и дышала в карминной книги земли. И чёрными буквами вылетали из неё и кружились летучие мыши. Будто рассыпанные слова его поэмы, ставшей бессмысленным пеньем эоловой арфы с оборванной струной.

«Там я успокоюсь от мирских дел, услышу шелковые вздохи ветра, гуляющего в величественных галереях, и в отблеске горящих факелов увижу очаровательные созданья пещерных живописцев. Восторг волшебства и тленье тьмы стоят на страже рая, как чёрные ресницы и серебряные крылья подземного торжества!»

Языческое шествие путешественников с горящими факелами и свечами медленно входила в пещеру.

Фиолетовые и фантастические тени толкались рядом, шли по стенам и потолку пещеры, танцевали и беззвучно хохотали, словно мёртвые души восставшие из небытия.

Не надо бояться и переживать! - будто мягким шепотом обмахнули крылья летучих мышей.

Почему?

Притяженье мрачных дум и душ.

Но здесь же слепая пустота!

А вибрация материи, видящей и читающей мысли.

В чём её воплощение, в гномах, эльфах, чертях?

В Нём!

И Грибоедов хорошо понял, о ком вещает тихий голос подземелья, даже почувствовал ласковое прикосновение теплой длани к его похолодевшему лбу. Прекрасная Материя (Мать Божья) или Высшее Существо (Творец земли).

Послышался незнакомый гул.

Голос пещеры? - обратился он вопросом к летающим ораклам.

Подземная река.

Вода и жизнь, уходящие в Лету?

Уносящая суету.

В неё можно погрузиться глубже, чем мысль?

Воды Леты - символ забвенья, она течёт в царстве мертвых, испив глоток, души умерших забывают земную жизнь.

Тогда не пью.

Вода Красной пещеры освежает голову и даёт здоровье немощному телу.

Чем доказано?

Изгнанник Рима, поэт Публий Овидий Назон , посетив Красную пещеру, будто вновь был освещён Божественным Талантом и написал свои «Метаморфозы», где удивительные и восхитительные строки о пещере.

« Может, и ко мне вернётся вдохновение?» - подумал Грибоедов, присел на колени, нагнулся и окунул свои уста в хрустальный бег реки. И почувствовал освежающий вкус утренней росы, стекающей с цветущих горных лугов. И прилив огненной энергии, будто язык чистого пламени подземелья, озарил путешественника Грибоедова, потерявшего поэтический голос, Божественным знаком. Радость слова снова чудесной гармонией, как горячая кровь, застучало в сердце и висках Александра Грибоедова. Он жив, он может слагать совершенные строки!

Млечные и мерцающие каменные полосы, как ступени, складывали стены подземной галереи, сотворив своды сказочной сферы. Складчатая оболочка белыми и красными лепестками гигантской розы вознеслась на потолке. Анфиладу зала драпировала аркатура из белых известняковых декоративных арочек. И везде вычурное и рельефное украшение лепнины из красной и коралловой глины.

Мистический дворец Люцифера?

Хроника геологических слоев. - последовал простецкий ответ.

Пещера - это музей природы?

Память о прежних существованиях с перспективой чудесной подземной красотой.

А я думал, что попаду в преддверие ада?

Рай не только в синем эфире небес, но и в пурпурном сияние подземелья.

Значит у меня путешествие с Ангелом?

А разве ты не чувствуешь полёт большой мысли и высокого вдохновения?

Да по моим щекам, будто прикосновение ветерка, порханье нежности, как крылья бабочки.

Славная суть и сказочное подземное бытиё.

Чудное и чарующее получилось у меня путешествие в Красную пещеру! - восторженно проговорил Грибоедов.

Энергия, святость и сила подземелья теперь вольётся в твое сердце и душу.

Но я слышал и странные стенанья, не Судьба ль моя рыдала? Хотя все мы смертные - рано или поздно.

Это тоже голос Бога.

И что исповедует Творец?

Ты прорастёшь на земле гениальными строками русской драмы . . .

 

Александр Грибоедов вышел из гранатовых недр Красной пещеры, точно побывал в волшебном мире грёз с калейдоскопом ярких световых и теневых картин. Но этот удивительный сон давно жил в его сознание и будто ясно пробудился под сводами магической пещеры. И незримый нимб Таланта голубой прозрачностью заблистал над его головой и чистым небом. Великолепное выдалось приключение в Красную пещеру с видениями и разговорами - отражение сокровенной и радостной мечты Грибоедова. Словно ожили его герои из поэмы «Горе от ума», дружно и весёло зашагали по белым бумажным страницам, рождаясь и приобретая яркую жизненную силу под пером автора.

…Путник, приходи и ты в экскурсию по Красной пещере, каждый прожитый твой миг в прекрасном походе по ущелью и увиденные блистающие залы подземелья войдёт вечностью-воспоминанием в твою жизнь!

Светозарные буквы автографа Александра Грибоедова иногда вспыхивают колдовским свечением в Красной пещере, в подземном зале его имени. Поэт будто говорит проходящему страннику: Я здесь с вами в этом сокровенном пространстве, мире удивительных ощущений!

И мы знаем, что он живёт среди нас своим мудрым и блестящим произведением.