- Мы разные люди! – сказала она.

Удивительно было бы, если бы мы были одним человеком, подумал он. А если серьезно, то она действительно была права. Он, конечно, отрицал это, но вскоре у них закончились общие темы, а еще до того – всякое удовольствие даже от простого невинного общения. Они не стали делать из этого трагедию. Чужая свадьба – не место для печали, и оба быстро нашли себе развлечения по вкусу. На следующий день он уже, вероятно, и забыл бы о ней, да, собственно так и случилось, запомнилась только одна ее фраза. Часто потом, встречаясь с разными людьми, вспоминал он эту фразу. Вот и сейчас, по дороге на вокзал, почему-то пришло в голову, что бывают люди разные, а бывают одинаковые. За окном автобуса падал густой мокрый снег, заслоняя и без того бледное и холодное зимнее солнце. Дорога быстро стала мокрая, скользкая и грязная. Несмотря на то, что автомобили нещадно давили снег шинами, он все прибывал и не сдавался. Немногочисленная снегоуборочная техника не справлялась. Все дорожное движение скоро увязло в снежной каше и замедлилось настолько, что он начал опасаться за билет на поезд, лежавший во внутреннем кармане и взятый с критически малым запасом времени. Скоро он окончательно утвердился в том предположении, что опаздывает, и что даже заранее купленный обратный билет совершенно не гарантирует своевременного возвращения. Снег падал, прилипал и примерзал к голым ветвям деревьев по обочинам и они проплывали за окном, одетые в нечто похожее на листву, только белое и блестящее, в то время как там, на вокзале его поезд отправлялся с перрона. Дворники противно скрипели, очищая от снега стекло, и когда они, наконец, приехали почему-то показалось, что время, потерянное в дороге ушло безвозвратно, что уже нельзя будет наверстать упущенное и спешить нет смысла. Медленно переставляя ноги, брел через площадь к зданию вокзала, которое всей своей серой каменной массой с окнами в клеточку было больше похоже на тюрьму. Среди прочих, кто попадался на пути, внимание его привлекла стройная, среднего роста девушка в причудливом белом платье с розовыми бантами на груди стоявшая у зеленеющей клумбы, которая только начинала распускаться прекрасными экзотическими цветами. Перед ней порхало бесчисленное множество голубей. Когда он, проходя мимо, поравнялся со странной незнакомкой, она подбежала, выхватила у него из руки булку и также быстро прыгнула обратно к своим птицам. Погруженный в мысли, он хотел проследовать дальше своим путем, будто ничего не заметил, но она поманила его к себе, и он подошел ближе. Ему пришлось снять пиджак – солнце в безоблачном голубом небе поднялось достаточно высоко и уже не шуточно пригревало. Она держала в руках булку, отщипывала окружавшим ее малышам по куску, сообразно их годам и аппетиту, и ласково оделяла каждого. Ветер играл с лентами в ее волосах, шелестел в складках платья, а она стояла одна перед всеми ними, посреди площади, выложенной красным и серым гранитом. Они толкались плечами, тормошили друг друга, подпрыгивали, карабкались по спинам товарищей, и все вместе кричали во весь голос, пытаясь пробиться в первые ряды и привлечь внимание.

Тем временем по площади непрестанно двигались в разных направлениях потоки людей: прибывающие выплескивались из дверей вокзала на серые ступени и далее скатывались вниз, растекаясь по площади, спеша каждый по своим делам в город; уезжающие напротив собирались с разных концов площади тоненькими ручейками, превращаясь у входа в мощную реку из людей, сумок, чемоданов и рюкзаков и упорно пытались проникнуть вовнутрь; кроме того, из стороны в сторону сновали таксисты, зазывающие клиентов, скучали ожидающие и просто пересекали поперек из конца в конец прохожие, куда-то спешащие вдоль по привокзальному проспекту.

- Они и так невоспитанны, а я окончательно их разбаловала, - сказала она, бросая очередной кусок.

Получив свое, одни весело, вприпрыжку убегали, другие, видимо постарше, тихо отходили назад, а на их место теснились все новые и новые желающие.

- Зачем вы это делаете?

- Как? Вы разве не заметили, что они все любят меня? Я тоже каждого из них очень люблю.

Стало очень душно, и он забеспокоился, не соберется ли гроза, потому что кругом на горизонте стягивались серо-белые пухлые облака.

- Теперь я должна вам булку, - сказала она, бросая последний кусочек.

- Да что вы, такая мелочь, - отвечал он, наклонившись и срывая ярко-красные, с желтыми прожилками тюльпаны.

- И все же. Я отдам вам долг при следующей нашей встрече. Сегодня мой чемодан уехал без меня, но в другой раз…

- Был бы очень рад, но откуда вы знаете, что мы еще увидимся? – спросил он, протягивая букет.

- А почему нет? – удивилась она.

- Я попал сюда почти случайно, вы, я так понимаю, тоже задержались здесь не совсем преднамеренно.

- Но разве вы не верите в судьбу?

- Что вы имеете в виду?

- Как что? Если бы не этот глупый чемодан и кошелек… но… Я теперь должна вам, а значит, мы обязательно встретимся! – сказала она, принимая букет, и улыбнулась. – От кого такие прекрасные цветы?

- Меня просили передать, – соврал он. – С днем рождения!

- Да!? Но откуда вы знаете?

– Позвольте вас пригласить? Вот только я еще ничего здесь не знаю. Подскажите хорошее место.

- Конечно, с удовольствием, там внутри, рядом с залом ожидания есть замечательное кафе.

Когда они поднимались по ступенькам, он взял ее за руку и с неизъяснимым упоением держал, смотрел в глаза, откровенно выражавшие искреннейшее, чистейшее удовольствие, а потом любовался ею во время разговора за столиком, и понимал, что всякого времени мало, чтобы налюбоваться ее черными глазами! Так влекло душой к выразительным губам, к свежим, цветущим щекам, что, сознавая лишь смысл ее рассказа, он совершенно не мог слышать самих слов и бормотал в ответ какую-то банальность, внутренне восхищаясь ее обликом, голосом, движениями. Какой-то трепет пробегал у него по коже, когда пальцы их соприкасались невзначай или нога его под столом встречала ее ножку, или когда во время беседы она клала руку на его руку, увлекшись спором.! Возможно, она в невинности своей, в простодушии своем, не чувствовала, как ему дороги эти мелкие вольности. Но в ее черных глазах он читал непритворное участие к себе и своей судьбе, в этом он хотел верить своему сердцу. И ему казалось, что она… как выразить райское блаженство этих слов? - что она любит его...

Во всех ее суждениях он чувствовал что-то свое, и с каждым словом ему открывались все новые очаровательно знакомые ощущения в ее душе, она становилась все одухотвореннее и все более прояснялась. Она видела, как хорошо он понимал ее – как себя. Даже, бесспорно, много лучше, ведь себя, порой, понять абсолютно сложно. И тут он вдруг явно осознал, что если бывает так, что два человека это разные люди, то они как раз тот и, возможно, единственный на Земле случай, когда два человека это один, неразрывно связанный общими чувствами, ощущениями и стремлениями организм. Они продолжали разговаривать о прошлом, о надеждах на будущее и всяком таком, но с тем же успехом могли просто сидеть молча рядом, а теперь, когда узнали о существовании друг друга, и на разных концах света, и чувствовать то, что чувствует, о чем думает другой…

Когда молнии, которые давно уже поблескивали на горизонте

засверкали сильнее, и гром стал заглушать их голоса, они подошли к окну.

Там, снаружи, бушевала стихия, просто летний дождь – короткий и стремительный. Мгновенно вымокшие до нитки прохожие спешили укрыться от воды, сплошной стеной падавшей с неба. Они стояли, держась за руки и думали, каждый о своем. Он думал о том, как сильна в человеке жажда свободы, странствий, новых открытий, как притягательны бесконечные, непознанные дали. Думал о тех вершинах, которые на глазах рождают облака из прозрачного воздуха одним лишь прикосновением, вспоминал, как спускался вниз, а исполинские горы смыкались над головой, и пропасти открывались под ним, и голоса разносились эхом; непостижимая сила рождала под ногами потоки, а из них реку, которая, спускаясь в долину, изгибалась и тихо струилась между берегов. Там внизу от подножия и сколько хватало взора до самых дальних холмов, все росло и кипело жизнью, и природа не знала предела в буйстве красок, щедро одаривая глаз: река отражала легкие белые облака в прозрачно-голубом небе, омывала рыжий песчаный косогор, поросший редким кустарником, сочные зеленые луга, а далее густой лес.

Им предстояла разлука – его в кассе ждал билет на поезд. Ее звала своя, неведомая дорога. На прощанье он попросил номер телефона, но она ответила, что если так будет угодно судьбе, то они и без того встретятся снова, и с этими словами покинула его.

Когда он стоял в очереди к кассе, к нему подбежала собака – большая немецкая овчарка. Обошла вокруг, обнюхала всего, и, наконец, успокоившись, легла рядом и положила морду на носок ботинка. Он оцепенел – с детства боялся собак. С тех пор как в пятилетнем возрасте, убегая от такой самой овчарки, забрался на забор, и хотел уже перепрыгнуть на другую сторону, чтобы бежать дальше, как вдруг оказалось, что в заборе дыра. Пришлось сидеть и задирать ноги, пока прибежал хозяин и оттащил ее. Забор был невысокий, и подлая тварь пару раз цапнула его. Теперь она лежала у ног, и он боялся пошевелиться. Надеялся, что хозяин ее стоит где-то рядом в этой же очереди, и она так просто, от скуки, решила познакомиться с соседями, но на его призывы о помощи никто не ответил иначе как: «Это же ваша собака! – или того хуже – Посмотрите на мерзавца – сам уезжает развлекаться, а бедное животное хочет бросить. Какими преданными глазами она на него смотрит». После некоторых уговоров она все же позволила ему пройти к кассе и купить билет, но везде неотрывно следовала за ним. Куда бы он ни пошел, она игриво бегала рядом, прыгала и кружила, если останавливался. Он сделал несколько кругов по помещению вокзала надеясь, что встретит ее хозяина и она, наконец, перестанет увиваться за ним. Вышел на площадь и там тоже некоторое время прогуливался кругами, пока не потерял всякую надежду на благополучное разрешение этой нелепой ситуации. Уже необходимо было скорее избавляться от назойливой спутницы – подходило время, и скоро должен был прибыть поезд, а уж там она была бы совсем не к месту. Бежать было бы постыдно, да и нельзя, нужно всем своим видом показывать абсолютное спокойствие и превосходство. Он надеялся проскользнуть в двери вокзала с толпой так, чтобы она осталась снаружи или выйти так, чтобы она осталась внутри, а затем, войти через другие двери и, незаметно пробравшись на перрон благополучно сесть на поезд. Но пока его попытки не увенчались успехом и, каким-то чудом, ей каждый раз удавалось проследовать за ним. Она заигрывала, кружась возле него, подпрыгивала и пыталась лизнуть в лицо.

- Откуда ты такая взялась? Чья ты? – Она не отвечала, а только все прыгала и заглядывала в глаза. – Иди к своему хозяину, мне то ты уж точно не нужна, не моя ты, что ты за мной увязалась? – Она плелась за ним по пятам, опустив голову, и как будто не слышала, что он ей говорит. В этот момент они как раз входили внутрь и там, у дверей стоял мужчина с большим белым псом, по-видимому, какой-то бойцовской породы.

- Вон смотри - будет тебе друг, иди к нему, поиграй. – уговаривал он ее.

Она посмотрела на него и пошла знакомиться.

Наблюдая эту сцену, он шел дальше довольный, что избавился от нее, а когда повернулся, то чуть было не столкнулся с утренней незнакомкой и удивился:

-Вы ведь должны были уже уехать?

-Нет еще.

Ему показалось, что лицо у нее стало задумчивым. Вдруг она встрепенулась:

- Идем, здесь можно задохнуться! – Придвинулась к нему ближе, и ее божественное дыхание достигло его губ и тогда он стал тонуть, захлестнутый ураганом. Ее тело горело в объятиях. Нет, я не обольщаюсь, подумал он. Да, я чувствую... я чувствую, что она. Могу ли, смею ли я? В каком-то тумане, из которого все время безуспешно пытался вырваться, он отшатывается, как от огня, но тайная сила влечет его обратно - и голова идет кругом. Он заблудился и уже так далеко, как до того не заходил ни один человек и ничего нельзя сделать, только уходить все дальше, теряться все больше на новых, неизведанных – чужих просторах. И вот получается, что и здесь за тысячи километров все то же самое, все оказывается прежним и душа снова тянется к привычной жизни без оглядки по сторонам, к тому месту, которое называешь домом, куда приведешь единственную женщину и где с ней и с детьми в повседневных заботах о пропитании находишь блаженство.

Они стояли у выхода на перрон, он держал в руке ее ладонь. Где-то в стороне еще громыхало, осенний дождь струился на землю, и ветер носился с желтыми листьями, а низко над горизонтом уже нависали свинцово-серые тучи. Он еще верил в то, что ему удастся вернуться домой, что потом, когда-то, где-то они встретятся снова и тогда уже навсегда. Он обернулся назад, туда, где у входа сидел белый пес, но овчарки нигде не было, в этот момент ее рука, почти неслышно, выскользнула из его руки. Он повернулся обратно, но на заснеженном перроне кроме него никого не было, и только его поезд уходил вдаль, а в ладони лежал мятый билет и 78 копеек.