Через неделю после прибытия в Сиануквиль предсказуемая жизнь оседлого туриста порядком мне наскучила. В уютном домике на самом берегу Сиамского залива меня не покидало ощущение, что я смотрю на окружающий мир через тщательно отполированное, почти невидимое стекло. Я направился туда, где гораздо реже звучала иностранная речь, а на завтраки не подавали блинчики с клубничным джемом.

 

Побродив в радиусе нескольких километров от туристических центров, я оказался на узеньких, неприметных улочках, вымощенных булыжником, заполненных небольшими парикмахерскими, питейными заведениями и торговцами всякой снедью. Свернув в одно из многочисленных ответвлений центральной улицы и пройдя несколько метров вдоль высокой кирпичной стены, я к своей радости обнаружил небольшой дворик, образованный тремя домами. У входа в один из домов сидели несколько женщин средних лет и увлеченно играли в карты на деньги, попутно давая указания своим педикюршам, полулежащим в их ногах. Обратившись к одной из играющих с вопросом, сдается ли жилье в столь прекрасном и тихом месте, я незамедлительно получил утвердительный ответ от ее визави с последующим приглашением к осмотру помещения.

 

После непродолжительных торгов я всего за несколько десятков долларов стал очередным полноправным владельцем крохотной комнатушки на первом этаже одного из трех домов с видом на кусочек кирпичной кладки и узким лоскутом неба над ним в качестве бонуса. Выдав мне увесистый навесной замок и ключик, обрадованная хозяйка поспешила вернуться к прерванной игре, тут же пустив в оборот все вырученные за аренду доллары. В любое время дня и вечера ее можно было застать на том же месте, в той же компании и за тем же увлекательным занятием, что было крайне удобно для решения возникающих околохозяйственных вопросов.

 

На следующий день, радостно возвращаясь с ближайшего рынка, я застал у дома прежнюю компанию, но уже совсем в ином настроении. Вместо шумного веселья, обычно сопутствующего азарту, все сидели, отложив карты в сторону, лишь иногда покачивая головами. Все внимательно слушали то, о чем говорила навзрыд одна из жительниц соседнего дома. Ее покрасневшие, уставшие от слез и ищущие поддержки глаза говорили сами за себя. Предложив девушке воды, я спросил у нее, что случилось и чем я могу ей помочь. На достаточно сносном для моего понимания английском, всхлипывая и трясясь от переизбытка эмоций, она ответила, что ей крайне важно как можно скорее добраться до дома своей семьи в 380 км отсюда. Никто из местных помочь ей не мог — все ссылались на нехватку времени и прочие «важные» игровые обстоятельства. Не став особо вникать в детали и попросив подождать меня пару минут, я выпотрошил рюкзак от покупок и заполнил его необходимым для поездки минимумом. Через несколько минут тук-тук мчался по булыжной мостовой в сторону ближайшей автобусной станции, подпрыгивая и раскачиваясь на каждом встречном камушке и выбоине.

 

Вскоре выяснилось, что свободных мест на автобусы нет и первые 250 км до камбоджийской столицы мы с еще несколькими пассажирами будем вынуждены преодолевать на тесной старенькой «Тойоте». С каждым километром пути мы все глубже погружались в печальную историю жизни моей соседки. За час до нашей встречи она узнала, что один из ее трех родных братьев вместе с двумя своими друзьями попал на мотоцикле в автокатастрофу. О трагедии ей сообщил доктор скорой помощи, который прибыл на место катастрофы. Трех мальчишек отвезли в ближайшую районную больницу. Пока мы ехали, от доктора было несколько звонков. С каждым новым звонком огонек надежды в глазах девушки плавно затухал. Дважды она теряла сознание у меня на руках: первый раз — когда узнала, что, не приходя в сознание, скончался один из трех ребят, и второй — после известия о смерти своего 19-летнего брата. В катастрофе не выжил никто.

 

«Я больше никогда не буду молиться Будде», — не открывая глаз, почти беззвучно прошептала она на своем родном языке, когда сознание стало медленно возвращаться к ней. Невозможно забыть, как после этих слов, вырвавшихся с отчаянием из самого сердца, пустота начала заполнять все пространство снаружи и внутри меня, словно чернила, разливающиеся на чистом листе бумаге. Ясный день сменился ночью, и в этой тьме слышен был лишь гулкий стук в висках, и сердце напоминало о себе болью в груди. Небо, обычно такое далекое, воздушное и легкое, всей тяжестью обрушилось на меня. Видеть, как умирают надежда и вера, всегда невыносимо больно, но если в сердце умирает любовь, оно навсегда превращается в камень. Ее любовь была сильна.

 

До места назначения оставалось меньше половины пути. Зайдя в столице в один из многочисленных прокатных пунктов, я по совету спутницы выбрал спортивную «Хонду» на высоких шипованных колесах. Этот мотоцикл напомнил мне гончую борзую — он был такой же худой, высокий и немножко сгорбленный. Оседлав его, я еле доставал ногами до земли. Сто с лишним километров на таком мотоцикле по 35- градусной жаре — задача не из легких! К тому же необходимо было поддерживать высокий темп езды, чтобы успеть до наступления темноты. Когда асфальтовое шоссе закончилось, мы сделали остановку перед самым последним и самым сложным отрезком пути. Мои руки дрожали, словно через них пропустили электрический ток, футболку и шорты можно было отжимать от впитанной из тела влаги, а свежий ожог на ноге от раскаленного патрубка увековечил эту поездку на моем теле. Девушка держалась молодцом, несмотря на все пережитое.

 

Накануне ночью в провинции прошел дождь. Нормальная до того проселочная дорога превратилась за ночь в чавкающую грязевую кашу, только слегка подсохшую под лучами солнца. Мотоцикл, до этого времени словно скучавший на асфальте, весь встрепенулся, почуяв вкус бездорожья, и стал вгрызаться шипами в землю с такой неистовой силой, что огромные комки грязи из-под колес разлетались в разные стороны на несколько метров, попадая и в нас.

 

Впервые за все время пути я огляделся по сторонам и увидел настоящую камбоджийскую деревню. Десятки детей, играющие у своих домов, уставшие после рабочего дня крестьяне, хмельные беззаботные пьяницы — все они, увидев наш экипаж, радостно выкрикивали приветствия и махали руками. Нам приходилось прокладывать свой путь медленно и осторожно, огибая огромные лужи и болотистые топи, в которых замерли ничего не боящиеся высокие цапли, резвились со своими выводками домашние утки, тявкали собаки и степенно бродили белые коровы с телятами. С двух сторон дороги тлели костры, и их дым образовывал белые арки с размытыми краями. Когда посреди бескрайнего табачного поля из одной такой арки неожиданно выскочил молодой жеребец, звеня колокольчиком на шее, в три длинных прыжка пересек дорогу и так же быстро скрылся в гуще дыма, я подумал, что у меня начались галлюцинации — таким сюрреалистичным он показался мне в тот момент.

 

Благополучно преодолев все препятствия, мы добрались до паромной переправы через реку, за которой находилась родная деревня моей спутницы. В полной темноте мы спустились по пологой каменистой дороге к самой воде. Не заглушая двигателя, я направил дальний свет фар в сторону другого берега и несколько раз посигналил. Противоположный берег отозвался рокотом двигателя, и большая плавучая конструкция через непродолжительное время уже принимала нас на свой борт. Паромщиком оказался совсем молодой мальчишка, сидящий на краю лодки в обнимку со стареньким дизелем, примотанным проволокой к одной из поперечных балок лодки. Спустя несколько дней на обратном пути я обратил внимание, каким серьезным и ответственным был его взгляд. Ежедневная и очень важная миссия по перевозке людей через реку сделала его взрослым гораздо раньше своих сверстников. Заплатив полдоллара за билет, мы перебрались через реку.

 

Первым, кто встретил нас у дома, был местный пес тигрового окраса. Заливисто лая, он бегал вокруг нас, пока я не слез с мотоцикла, дав себя обнюхать. Тычась мокрым носом в мои ноги, он наткнулся на свежий ожог на левой икре и сразу начал усердно зализывать его своим шершавым языком. Так мы подружились.

 

Деревенский двор освещался единственной флуоресцентной лампой. Ее холодный свет покрывал только центральную часть двора, не особо проникая в отдаленные уголки. Электричество в деревне включают раз в сутки в 6 вечера всего на несколько часов — стоит оно дорого, и поэтому одна лампочка на целый дом — в порядке вещей. Люди из ближайших домов быстро заполняли все свободное пространство двора, постепенно окружив нас плотным кольцом. Поняв, что мотоциклетный шлем все еще на мне, я избавился от его душных и тесных объятий, представ перед окружающими во всей красе. Грязный с ног до головы, со щетиной почти такой же длины, как и волосы на голове, весь мокрый от пота, я стоял в свете электрической луны где-то на самом краю земли, изучаемый десятками внимательных глаз. А когда выяснилось, что я первый иностранец, побывавший в деревне за всю ее историю, мне невольно стало стыдно за свой внешний вид. Осмотревшись вокруг, я виновато улыбнулся, чем сразу вызвал бурную реакцию и ответные улыбки у всех присутствующих — от детей до стариков. Людское кольцо разомкнулось, я сделал несколько шагов и без сил опустился на ступеньку лестницы, ведущей в дом. Моя спутница принесла ковшик и мыло и показала на ряд больших кувшинов с водой, которые стояли в разных частях двора. «Иди и прими душ из любого», — сказала она. Обойдя дом и укрывшись от людей, я вылил на себя половину теплой дождевой воды, скопившейся в огромном сосуде. Пока я неумело управлялся с ковшиком, отмывая одно и тут же пачкая другое, в доме мне приготовили постель и ужин. Как много всего произошло в этот непростой день! Я поднялся по лестнице в дом, поблагодарил за предложенный ужин и мгновенно уснул, окутанный тончайшим запахом табачных листьев, которые сушились внизу. Жители этой и многих деревень в округе жили тем, что выращивали и сушили табак, готовя его к последующему экспорту во Вьетнам.

 

Проснувшись утром, я понял, что заболел. Запланированная накануне поездка обратно отложилась. Следующие дни я пролежал с ознобом и температурой, оглушая всех вокруг своим кашлем и чиханием. В это время на моих глазах семья готовилась к похоронам. Меня же родственники девушки окружили заботой и вниманием как родного, по очереди отпаивали имбирным чаем и напитком из лайма, кормили рисом и манго, попутно повествуя о непростой жизни в деревне.

 

Вскоре болезнь отступила, и через несколько дней мы смогли вернуться назад. Я покидал чужой дом с грустью, успев привыкнуть к приютившим меня людям, познав вкус настоящей жизни не только в радости, но и в горе.

 

Жизнь продолжается!

 

Камбоджа, апрель 2012 года