– Скажите пожалуйста, а почему вас Прорабом зовут?

Двое шагали по лесной тропе в лучах утреннего восходящего солнца. Первый – лет сорока, седоватый, коренастый мужик, с короткой стрижкой и двухдневной щетиной на лице, в брезентовом, выцветшем, почти белом плаще, с тощим рюкзаком за плечами и помповиком Mossberg на плече, второй – по виду горожанин лет тридцати, больше похожий на заурядного дачника, не высокий, лысоватый, в синей болоньевой куртке и старых затертых джинсах, заправленных в резиновые короткие сапоги, с объемным с виду, но полупустым рюкзаком, свисавшим сзади, на не подтянутых лямках почти до самой задницы, методично постукивающим своим содержимым при каждом шаге. На его плече покачивалась старая, видавшая виды двустволка. Она то и дело норовила сползти с плеча и человек периодически её поправлял, а то и перекидывал с правого плеча на левое.

– Я давно об этом хотел вас спросить, но все как-то не решался.

– Да, чего тут такого? Я в ПромЗоне на строительстве работал, не на одном объекте побывал, потому и знаю её, как облупленную. Только я не прорабом был, бригадиром строителей. Это наши, оболтусы мне прозвище такое прицепили. – Человек в плаще остановился, оглянулся на спутника, поправил Mossberg и неспешно зашагал дальше по тропе. – Это ведь вы, пассажиры-искатели в Зону пришли и ушли, а мы здесь постоянно, да и награждает она нас, обычно, только дрянью всякой. Вот потому-то мы её от жизни за периметром ограждаем. Здесь я – Прораб, там Николай Семенович Трушин, и поверь – это два абсолютно разных человека. А иначе, никак.

– Прямо мистика, какая-то?

– Ну, понимай, как хочешь. Ты сам-то разве не за этой мистикой сюда идешь? – Ответом было молчание. – А те люди, кто здесь давно ходит, с ней постоянно. Вот потому и приметы у всех свои и маршруты. Я вот всегда в ПромЗону со свалки захожу. Хотя, зачем, казалось бы, такой крюк делать? Не знаю. Наверное, что бы живым и целым домой вернуться и пассажира не потерять.

– А, что бывали случаи?

– Бывали. Не только пассажиров теряли, но и сами поводыри пропадали. Ходит человек, ходит, вроде все хорошо, пассажиров водит, маршрут свой, репутация и все такое. А потом, бац и пропал, как и не было никогда.

Прораб остановился и оглянулся. Его спутник стоял на тропе, нервно кусая губу. Он замешкался в нерешительности, но потом все же шагнул вперед.

– Ты чего, Михалыч, засомневался, может передумать хочешь? Если так, то ты давай сейчас, пока за забор не вступили, а то я с маршрута не возвращаюсь. В Зону войдем, обратной дороги не будет. Хочешь, не хочешь, а до Краснооктябрьского пойдем, пинками буду гнать, под дулом вести, а если надо, на хребте волочь. Так, что, ты давай уж сейчас, до забора решай.

– Нет, нет. Я все уже давно решил. Я пойду, мне очень надо, очень. Я просто подумал, что если я вдруг не вернусь, то… – Михалыч говорил взволнованно и порывисто. Он боялся, это было видно, но необходимость, гнавшая его в Зону, была сильнее страха перед ней.

Спутники остановились. Лесная тропинка уходила в даль между деревьями. Откуда-то, издалека доносился гвалт чаек, галок и ворон.

– Ну, вот, почти до свалки дошли, чувствуешь аромат. – Прораб усмехнулся, достал из набедренного кармана камуфляжных штанов потертую карту, развернул. – Смотри, сейчас свалку, сбоку, по тропе, вот здесь обойдем, потом через гнилой лес километра три, а потом будет родная, южная проходная. Я всегда через неё захожу. Потом мимо механического цеха, через ангары, четвертый, седьмой, девятый и двенадцатый цех, потом административное здание, за ним забор, в нем дыра, далее перелесок и через два километра выйдем к Краснооктябрьскому поселку. Вот и все. Если ничего такого не произойдет, до темноты еще будешь дома. – Прораб сложил карту, убрал в карман и снова зашагал по тропе.

Лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь листву и хвою. В лесу царила приятная утренняя прохлада, слышалось щебетание каких-то пичуг, шелест ветра в кронах и даже запах со свалки ощущался едва-едва, хотя звук беспрерывно галдящей пернатой стаи неизменно выдавал её приближение.

Лес кончился как-то сразу, и взору путников открылось зрелище грандиозной помойки, навалившейся своим зловонным краем на лесной бок, повалив и подмяв под себя деревья и переплетенные ветви кустарников. Высоченные, смердящие и вечно дымящие терриконы разнообразного мусора возвышались над краем на высоту третьего этажа. Наверху, невидимые снизу, гудели движки самосвалов и мусоровозов, надрывно тарахтели дизеля бульдозеров равнявших кучи новопривезенной порции городского дерьма, и над всем этим, в какой-то странной, чудовищной карусели, на разной высоте кружили огромные стаи птиц.

– Скажите, Прораб, а почему они так кружат?

– Птицы что ли? А-а, – отмахнулся проводник, – здесь все время так. Хорошо, что еще только птицы, а вот если смерч…

– Смерч?

– Да, бывает здесь иногда такое. Воздушная аномалия. Все вдруг затихает, птицы, как по команде разлетаются, а над свалкой ни с того, ни с чего, начинают сгущаться облака, причем даже если вокруг на небе вообще ни облачка и жара за 30о. Потом они начинают вращаться, вот так же, как птицы сейчас, а когда набирается приличная туча, из не смерч опускается широченный такой и начинает с земли все поднимать. Бумаги, пакеты там разные, потом глядишь и коробки и доски какие-то полетели. Когда он в себя дерьма разного насосет, к ПромЗоне направляется и всегда только туда, доходит до середины, а там раз и как по команде, вдруг опадает, а из туч дождик. Всегда так. Правда, вот давно уж не было. – Прораб задумчиво поглядел на небо.

– А если людей или машины поднимет?

– Не, техника слишком тяжелая, да и люди не дураки, привыкли уже, как птицы исчезли, значит сейчас закрутит, все сразу, кто по бытовкам-вагончикам, кто по кабинам запираются. Не, я не слыхал ни разу, что бы кого-нибудь подняло.

Они шли опушкой, по тропе вдоль края свалки, обходя завалы и разные зловонные лужи. Вдруг Прораб остановился и замер. Пассажир, засмотревшись на постапокалиптический мусорный пейзаж, не сразу среагировал и почти налетел на спину поводыря.

– Тихо, Михалыч. Видишь их?

– Кого?

– Собак. Вон, на поляне, метров пятьдесят, впереди, слева. Шесть штук я насчитал, но их наверняка больше. Вроде, как сытые, просто лежат. – Прораб присел на колено и снял помповик с плеча. – Ты двустволочку-то заряди. Кто знает, что у них там на уме?

Теперь и Михалыч их заметил. Несколько серых здоровых псов не ясной породы лежали в стороне на лесной прогалине. Две крайних особи подняли морды и принюхиваясь уставились на людей. Остальные продолжали лежать, растянувшись в тени деревьев, не выказывая к людям никакого интереса.

– Что будем делать?

– Ничего. Пойдем по тропе, как шли. Они в стороне и похоже сыты, но ружьишко на всякий наготове держи.

Люди двинулись дальше. Собаки проводили их взглядом, а потом улеглись, лениво потягиваясь на земле. После утренней кучи протухших куриных окорочков из мясного одела супермаркета, где накануне сломался рефрижератор, шевелиться им вообще не хотелось.

– Откуда они здесь?

– Приблудные. Здесь много зверья кормится. Собак, так не одна стая. Вообще-то они обычно к людям относятся спокойно, но черт их знает, решат, что мы на их территорию покушаемся и нападут.

– И что тогда?

– Пострелять бы пришлось?

– Жуть.

– Это ты, Михалыч, – усмехнулся Прораб, – еще местных крыс не видел, вот где твари без тормозов и размером с кошку.

Михалыча передернуло, когда он представил этих мохнатых монстров. Он стал вдруг пристальнее всматриваться в горы хлама, громоздящиеся справа, по ходу их движения и пару раз даже оглянулся, не крадется ли сзади по пятям серое зверье.

Они с прорабом еще минут двадцать двигались вдоль края свалки. Потом, вдруг, мусорные кучи сделали резкий поворот вправо, а тропинка продолжила свой бег прямо, в странного вида лесой массив, с почти поголовно обломанными макушками деревьев, разбросанным повсюду разнообразным мусором и ужасной вонью, смешавшей в себе запахи тухлятины, фекалий, болотного газа, горелой пластмассы и еще какой-то химии. «Гнилой лес» – догадался Михалыч.

– А что здесь с деревьями?

– Смерч пообломал. Он когда через гнилой лес идет, каждый раз здесь такое оставляет.

Михалыч представил, как ужасный ветер гнет и ломает, как спички могучие сосны и березы, как поднимает ввысь сломанные стволы и несет их дальше в своей гигантской воронке.

– А чего здесь воняет-то так?

– Кто его знает? Тут УФОлоги-аномальщики приезжали, целая экспедиция, человек семь, Свисток их водил. Меряли чего-то, с рамками своими лазили. Сказали, что зона здесь патогенная. Здесь, дескать, все мгновенно портится и разлагается, что здесь, вроде как, даже вода на серебре тухнет. Не знаю. Я так думаю, здесь просто ветер со свалки всегда в одну сторону, на ПромЗону дует, вот и тащит всякую вонь. А ты чего ружье-то в руках все тащишь? Расслабься, от собак ушли уже давно.

– Да, я как-то… – смутился Михалыч, вешая свою двустволку обратно на плече. – Странные здесь места.

– Места колдовские, это верно. Говорят, на месте ПромЗоны, раньше лес необычный стоял, еще с языческих времен. Там вроде, как бор заповедный был, капище, идолы там всякие, камни священные или еще чего. Знаю только, что местные раньше этот лес стороной обходили, блудным называли, дескать, кто просто случайно или из любопытства в него заходил, то назад не возвращался. Только шаманы, да колдуны местные тропы в нем знали. Все леса в округе повырубили, да распахали, а это урочище трогать боялись. А сосны там были вековые, высоченные. Вот и решило местное партийное руководство в конце 80-х его под топор пустить, а на месте этом литейный завод построить.

Сказано, сделано. Подготовили проект, техники нагнали, начали площадку расчищать. Вот тут-то первые случаи и начались. То деревья в три обхвата сами собой ломаться начали и вальщиков давить, то цепи на пилах одна за другой рваться и ноги людям калечить, то баки с горючим у тракторов взрываться, то бытовки гореть. Все, конечно же, на халатность и нарушение техники безопасности списывали, но слушок нехороший уже промеж людей пошел. Ну, а когда тут один, спьяну, целую бригаду лесорубов, спящими, топором в куски искромсал, а потом и сам рядом с вагончиком повесился, всерьез заговорили о проклятии Черного урочища. Да только, не модно было тогда в суеверия разные верить. После того, как площади от леса расчистили, нагнали сюда еще техники, раскорчевали, бульдозерами все разровняли, объявили стройку комсомольской и начали возведение объекта.

– И что?

– Ну, что, что? Зоне ведь плевать, комсомольская стройка или нет. Вобщем, все продолжилось. То в колодец кто-нибудь провалится, то в проем навернется, то с этажа ухнется или в котловане на арматуру напорется. На моих глазах, плита с крана сорвалась и двух стропальщиков внизу в лепешку, крюк основной отломился. Представляешь? Крановщик сказал, что за пятнадцать лет работы такое впервые видит. Короче, комсомольцы наплевали на сознательность и массово начали драпать со стройки. Начальство за голову схватилось. Люди не шли сюда работать ни за какие деньги. Начали сюда вахтовиков сезонных из южных республик привозить – гастарбайтеров по теперешнему. Да, без толку, все то же самое. У меня четыре бригады сменилось. Даже зэков привозили. С грехом пополам механический цех пустили, склады готовой продукции, транспортный цех и одно из трех административных зданий.

Тропинка, в очередной раз вильнув среди деревьев, вывела путников к невысокому кирпичному зданию, вправо и влево от которого уходил забор из бетонных плит. Лес здесь совсем кончился, открыв за забором гигантский пустырь. Здание смотрело на них глазницами пустых, давно уже потерявших рамы окон. Не далеко, за ним, за буйно разросшимся кустарником виднелись какие-то промышленные строения.

– Ну, вот и дошли. Там за забором ПромЗона. Привал, давай перекурим.

Хочу спросить еще раз: «Ты как, не передумал?»

– Нет, я твердо решил.

– Ну, гляди, обратной дороги не будет. Куришь?

– Нет.

– Ну, и правильно, а я закурю. Там не до перекуров будет, да и не безопасно. Зона, она ведь усиливает все, так что запросто отравление получить можно, даже от безобидных вещей.

Прораб скинул дробовик и рюкзак, уселся на него сверху, достал сигареты и закурил. Его спутник тоже уселся на землю, положив ружье на колени, потом снял рюкзак, достал от туда пластиковую полтарашку с водой, открыл, сделал большой глоток, завернул пробку, убрал бутылку обратно, достал сухарь начал грызть.

– Когда горбачевская перестройка грянула, здесь строительство приостановили, – продолжил свой рассказ Прораб, – а когда ельцинские времена начались – вообще заморозили. Вот так вот, все до сих пор и стоит. Самое интересное, что здесь почти ничего не растащили. Местный криминалитет пытался наладить здесь сбор цветмета. Да только желающих ходить сюда, мало нашлось. Да и те, – он махнул рукой, – пару раз сходят и все, никаким калачом больше не заманишь. Недостроенный литейный окончательно забросили. Но именно тогда стали появляться первые слухи о «сувенирах». На них, конечно, никто тогда внимания не обращал, так, считали пьяными байками. А в начале 2000-х здесь, рядом городскую свалку решили устроить, дескать, места тут более ни для чего не пригодные. Когда первый раз смерч со свалки на ПромЗону прошел, нашлись любопытные сходить, посмотреть, что там да как. Вернувшись, порассказывали про всякие диковины, что там происходят и про «сувениры» снова слух прошел. Вот люди туда и потянулись, да только не все назад возвращались, поэтому многие предпочитали проводника нанять. Я сам, первый раз в ПромЗону, тоже по своей нужде пошел. Ну, я-то её, как облупленную знал и про фокусы, что здесь происходят не понаслышке, потому сам прошел, вот этим маршрутом, потом одного человечка им же провел, потом еще одного, потом еще. Так и пошло. Так вот и стал я Прорабом.

Проводник докурил, затушил окурок, бросил в траву и поднялся на ноги. Михалыч дожевал сухарь и тоже встал.

– Ну, что, двинули? – Прораб накинул лямки рюкзака, повесил на плечо свой Mossberg и решительно направился к проходной.

Поднявшись по бетонным ступеням на крыльцо, путники прошли узким коридорчиком, с обвалившейся со стен штукатуркой и черными плафонами ламп на потолке, мимо широких, полусгнивших окон бывшей вахтерской и ржавого, еще как-то сохранившегося турникета, издававшего при вращении жуткий скрип, к дверному проему на другой стороне южной проходной. От неё, через высокий кустарник вела тропинка, уходившая к видневшимся за кустами, каким-то промышленным строениям. Миновав заросли, Прораб остановился.

– Это механический цех, – сказал он, осматривая здание. – Внутрь мы не пойдем, обойдем его справа.

Местность вокруг была заброшенной и унылой, однако на первый взгляд вовсе не выдавала какой-то аномальности. Разве только, кусты, бурно растущие возле проходной, к середине цеха зачахли и вовсе сошли на нет, сменившись невысокой, белесой, высохшей на солнце травой. Здание цеха хоть и выглядело разбитым и порушенным временем, но тоже не производило впечатление чего-то сверхъестественного. Обычное цеховое здание, через огромные, боковые и начисто лишенные стекол окна которого, виднелись запыленные, грязные, поржавевшие во многих местах какие-то механизмы или станки. В самом цеху и повсюду вокруг него в изобилии был разбросан разнообразный мусор со свалки.

– А что там? – спросил Михалыч, указывая на окна.

– Цех, станки разные, отливки обтачивать, литники, да заусенцы всякие литейные, срезать.

– А там можно что-нибудь найти?

– Можно, в принципе. Только я бы туда не пошел.

– Почему?

– У меня, как и у любого проводника, есть свой маршрут, и сходить я с него без очень веской причины не собираюсь, да и тебе не советую.

– Почему?

– Чревато, здоровье можно потерять, а то и жизнь.

Михалыч с опаской посмотрел на Прораба, потом перевел взгляд обратно на окна цеха.

– А с виду ничего, такого особенного.

– Вот, вот, в том-то и дело, – вздохнул Прораб. Он остановился. – От здания механического цеха двинемся вон туда, правее, к ангарам. Пойдем медленно, не спеша. Ты, Михалыч, идешь сразу за мной, метрах в двух позади. Если я встал, ты тоже встаешь, если в сторону ухожу, то ты, так же за мной. Понял? И будь внимателен.

Михалыч кивнул, опустил взгляд вниз и уставился на свои пыльные сапоги. Прораб внимательно оглядел пассажира.

– Не дрейфь, Михалыч. Если ты точно знаешь, что тебе нужно, ты это все равно найдешь. А здесь ли, в середине или на выходе – какая разница?

– Это, как это?

– Да вот так. Понимаешь, мне вот иногда кажется, что Зона, она, как живая, будто в душу к человеку заглядывает и дает только то, что ему действительно нужно или, что она решает ему дать и при этом всегда так неожиданно. Так, что, ты это, – сталкер улыбнулся, – если груду золота в стороне увидишь или кучу бриллиантов, сразу к ней не сигай, меня сначала предупреди. Усек?!

– Почему сразу груду золота?

– Да потому, – Прораб усмехнулся, – что 90% из тех, кто сюда прется, думают о богатстве: о волшебном бумажнике, бездонном кошельке, неразменной тысячной купюре и так далее. Там, за забором, эти байки только и в ходу. Ты ведь тоже, сюда за этим же пришел? – проводник прямо, не мигая уставился на пассажира.

– У меня свои, очень веские причины.

– Да, ладно, расслабься, у всех свои веские причины. Мое дело – тебя вести и охранять, твое – искать, найти и вернуться обратно целым и невредимым. Пошли. – Поводырь повернулся и медленно зашагал вперед.

К концу цеха трава стала совсем чахлой и низкой, изредка перемежаясь с такими же тощими кустиками полыни. Сразу за цехом они вышли на асфальтовую дорогу. Растрескавшееся, старое дорожное покрытие, с пробивающейся через трещины пожухлой травой уходило правее, к четырем большим, коричневым ангарам. Вокруг, везде валялся всевозможный мусор: целлофановые пакеты разнообразного размера и расцветки, пластиковые и стеклянные бутылки, пивные алюминиевые, смятые банки, какая-то грязная, скомканная бумага, обрывки газет, разные доски, обломки деревянных ящиков, куски бетона и еще всякая всячина. Прораб шел не торопясь, медленно оглядывая дорогу и окрестности впереди. Михалыч попытался сосредоточиться на том, что ему было необходимо найти, но мысли путались, он то и дело отвлекался, рассматривая мусорные завалы по пути их следования. Почти перед самыми ангарами проводник остановился.

– Михалыч, пойди сюда! – позвал он. Пассажир медленно подошел и остановился. – Видишь люки, на дороге, впереди? И кто только крышки с них упер, не пойму? Нужны, что ли кому?

– Ну, вижу. Люки, как люки.

– Сколько люков видишь?

– Четыре.

– Правильно, и я вижу четыре, а их тут шесть.

– Как это?

– А вот так. Это морок. Аномалия, брат, такая, оптическая. Обман зрения. Идешь ты себе, идешь, видишь четыре открытых люка на дороге, начинаешь их по краю обходить, вдруг – бац, и уже на локтях, по грудь в люке висишь. И хорошо, если висишь, а то можно и во внутрь пролететь, ноги и ребра себе переломать или башкой о край колодца бум и готов. Тут знаешь, сколько народу так вот перикалечилось? Смотри.

Прораб подошел ближе к люкам и стал кидать по сторонам разный мусор. Вот пластиковая бутылка из под кетчупа, застучала по асфальту и полетела в траву, вот палка, отправилась вслед за ней, а вот пустая консервная банка, глухо загремев вначале, пролетев чуть дальше, звякнула о что-то железное. И тут же, как будто прямо из воздуха на асфальте, сбоку начала проявляться черная дыра, постепенно превратившаяся в еще один открытый люк.

– Видал? Это еще что? Этот морок стационарный и его все знают, а есть еще блуждающие. Идешь ты вот так, ни о чем не подозреваешь, а там люк или провал, или траншея с торчащей арматурой. А с виду чистое, ровное место. Теперь понял, почему проводники с маршрутов своих не сходят?

– Да-а, уж. – Михалыч заворожено уставился на материализовавшийся люк.

– Ладно, давай за мной.

Прораб не спеша двинулся к проявившемуся люку, обогнул его и пошел дальше к ангарам. Михалыч последовал за ним.

– Постойте, а другой вы проявлять не будите?

– Зачем? Мы уже прошли.

– А если их покрыть чем-нибудь, что бы никто другой не провалился?

– Пустое, смерч все равно все сорвет. А потом, ты за досками полезешь, а там другой морок или еще чего похуже. Пошли, дальше надо двигать.

Было уже десять часов. Солнышко начинало припекать и над ангарами появилось колыхающееся марево разогретого воздуха. Широкие ворота среднего ангара были распахнуты настежь. Туда и направился Прораб. В ангаре на удивление было холодно, именно холодно, а не прохладно. Внутри обнаружилось несколько покоцанных, пыльных, грузовых ЗИЛов, на давно спустивших колесах и старый, помятый в нескольких местах УАЗик. В лицо пахнул душный запах пыли, технических масел, прелой резины и дерматина. Путники зашагали по бетонному полу ангара к светлому четырехугольнику раскрытой двери в противоположной стене.

– Странно, – заметил Михалыч, – все ворота настежь раскрыты, а мусора здесь нет, вообще нет.

– Заметил? – отозвался Прораб. – Я тоже это давно усек. По любому, какая то хрень здесь есть, вон холодища какая. Но я вот уже, здесь столько времени хожу и ничего, видимо штука эта для нас безвредная.

Они прошли мимо двух, темневших по обоим бокам, смотровых ям и вышли в дверь, на противоположную сторону ангара. Асфальтированная дорожка вела от ангаров к широкому поперечному проезду, разу за которым виднелась странная площадка. Широкое, ровно замощенное бетонными плитами пространство, все было равномерно, но не часто утыкано различной высоты квадратными бетонными столбами. Михалыч подошел к остановившемуся Прорабу и вопросительно на него уставился.

– Четвертый литейный цех. – Ответил на немой вопрос своего спутника проводник. – Фундамент заложили и нулевой цикл, а вот стены, перекрытия и крышу уже не успели. Идем.

Несостоявшийся цех представлял собой обширное, абсолютно пустое, залитое солнцем пространство, где, сюрреалистичным пейзажем, на равном расстоянии друг от друга, странными каменными деревьями торчали из пола ободранные, бетонные столбы. Под ногами шелестел редкий мусор, и скрипела мелкая цементная крошка. Пыльная поверхность бетонных плит, сияла отраженным солнечным светом, и от этого казалось, что вся площадка превратилась в одно иссушающе яркое, огромное солнечное пятно. Путники не спеша пересекали это пространство, как вдруг Михалыч остановился. Его взгляд устремился к середине цеха, где возле одного из столбов, привалившись к нему спиной, сидела странная фигура.

– Это..? – только и смог вымолвить пассажир, указывая пальцем на силуэт.

– Это? Это, Вася, – со вздохом грусти проговорил Прораб, – он тут очень давно сидит.

– Зачем сидит? – Михалыч был явно ошарашен.

– Кто его знает. – Ответил с легкой ухмылкой сталкер. Его явно забавляла реакция пассажира, но он старался не показывать виду.

– И давно он вот так сидит?

– Да, вот, сколько хожу здесь, столько и сидит.

Они подошли ближе и остановились в метрах десяти от Васи. Теперь было ясно видно, что это мертвое человеческое тело, совсем высохшее, одетое в уже не ясного цвета, драную футболку, серую, сморщенную, когда-то кожаную кутку, белые выцветшие джинсы, и армейские, пыльные берцы. На обтянутом ссохшейся кожей черепе, был ясно различим ежик абсолютно белых, седых волос. Его голова была наклонена на бок, уставившись пустыми, ввалившимися глазницами себе под ноги, а оголившиеся зубы будто бы застыли в вечной дьявольской улыбке.

– Это ведь человек?

– Да. Был когда-то.

– А почему он здесь? Почему его никто не похоронит? – Михалыч весь побледнел, на лице выступила испарина.

– Ты лучше скажи: Монетки взял, как я сказал?

– Да, – и Михалыч вытащил из кармана, несколько монет.

Прораб взял один из желтых десятирублевиков и бросил к телу. Послышался легкий, короткий щелчок или треск, а в воздухе на мгновение промелькнула не яркая искорка. Монета зазвенела по бетону и прокатившись легла рядом с иссохшей кистью руки мумии. Тут только Михалыч заменил, что в руке покойника и повсюду рядом с ним лежало множество монет. Но не это главное, а то, что они так блестели на солнце, будто только что были отчеканены из золота или серебра. Михалыч, как завороженный, смотрел на это зрелище.

– Ну, чего уставился? Кидай монетку. У нас, сталкеров, существует поверье, что чем ближе к руке монетка упадет, тем удачнее будет ходка. А если прямо в руку залетит, то считай везунчик, фарт тебе ляжет сегодня точно.

Михалыч повернулся к сидящему трупу, достал из кармана монетку, метнул. Она снова щелкнула в воздухе легкой искрой и подкатилась, сверкая, почти к самой руке Васи.

– Не плохо. У тебя сегодня явно есть все шансы на успех.

– Я заметил, там какие-то искры и треск.

– Молодец, а Вася вон не заметил, потому и сидит там. – Прораб перевел взгляд на Михалыча, потом опять на сидящий труп. – Аномалия там, понимаешь? А ты – достать, похоронить. Пойдешь туда и так же вот там останешься. И потом, уберешь его, другой кто-нибудь туда влетит. Вон, за монетами попрется и вляпается. А так, сит себе и сидит, как явное напоминание всем, что Зона шутить не любит.

– Вы его знали?

– Нет. Откуда?

– Тогда почему Вася?

– Не знаю. Это наши ему такое имя дали, как в песне, наверное: «Вася, ну кто его не знает…». Да-а. Кто в ПромЗону ходит, Васю знают все. Некоторые даже крюк в маршруте делают специально, что бы к Васе, на удачу заглянуть. Ладно, идем.

Прораб еще раз вздохнул, поправил на плече ремень дробовика и двинулся дальше. Его пассажир постоял еще несколько секунд, глядя на иссохшее тело и поковылял следом за проводником. Они пересекли остатки столбового «леса», выжженный солнцем и иссохший пустырь и приблизились к другой стройплощадке. Она была очень похожа на уже пройденную, но в отличие от предыдущей, имела перекрытия на столбах и полукруглую, арочную крышу. Путники направились вправо, к одному из внешних углов цеха, к тому, возле которого виднелся, стоящий на колесах, строительный вагончик, крашенный зеленой, облупившейся почти во всех местах краской. Возле вагончика Прораб остановился. Он снял с плеча Mossberg, сбросил рюкзак и уселся рядом на корточки.

– Привал, до середины маршрута дошли. – Он отстегнул и откинул верхний клапан рюкзака, развязал лямку, достал литровую бутылку с водой и сделал несколько больших глотков. – Что-то жарковато уже становится.

– А это какой цех? – спросил Михалыч, подойдя и тоже скинув на землю свою двустволку и рюкзак.

– Седьмой, – отозвался Прораб, убирая бутылку обратно в мешок. – Ну, ты как, ищешь ли то, что хотел?

– Ищу, – ответил потупившись Михалыч и оглянулся в ту сторону, где остался Вася в убийственной золотой аномалии, – да только все не то попадается.

– Ну, ничего, время еще есть. Я тебе сейчас интересную штуку покажу.

Прораб поднялся, подошел к вагончику, открыл дверь и забрался по лестнице во внутрь. С минуту вообще ничего не происходило, потом он стал что-то бормотать там, будто читал какие-то заклинания, потом махнув рукой, позвал к себе Михалыча. Тот нехотя встал и подошел к двери. Сталкер спустился на встречу.

– Зайди-ка в вагончик. – На лице проводника гуляла лукавая улыбка.

– Зачем это? – насторожился Михалыч.

– Да, не боись, ничего с тобой не будет.

Михалыч, осторожно поднялся по ступенькам в открытую дверь дверь и заглянул во внутрь. Вагончик был самым обыкновенным, ничего такого особенного. Сразу возле входа – небольшой запыленный тамбур, с короткими лавками справа, возле стен, над которыми на вешалках до сих пор висели какие-то старые, пропыленные спецовки. Прямо в проходе, был виден стол, возле которого, под давно разбитым окошком, стояли еще две похожие лавки. Еще дальше виднелись какие-то шкафы. На полу валялись в пыли две пары старой, стоптанной обуви, то ли ботинок, толи высоких кроссовок. Вобщем, ничего необычного. Михалыч вошел в тамбур, сделал шаг к проходу и тут…

– Я Скрипач. Двенадцатое июня, четырнадцать тридцать, иду от северной проходной, с пассажиром, зовут Леонид Кривошеев, дошли до седьмого, идем с сувениром, двигаемся к Васе, от туда в сторону четвертого цеха…

Михалыч, так и замер от неожиданности. Голос шел из соседнего помещения и был так явственен, что не было сомнений, там, за стенкой говорит человек. Михалыч, заглянул в комнату. Никого. Что за..? Голос замолчал.

– Ну, нифига себе!? – вдруг раздался другой. – Здесь, что всегда так?

Михалыч со страхом стал оглядываться по сторонам, судорожно соображая, где бы могли скрываться говорившие. А рука, сама собой потянулась к правому боку, где должно бы висеть ружье, благополучно оставленное лежать внизу вместе с рюкзаком.

– Привет. Я Прораб. Восемнадцатое июня, двенадцать сорок пять, иду от южной проходной…

Михалыч обернулся. Прораб стоял внизу, за полуоткрытой дверью и молча, с хитрой, ехидной улыбкой наблюдал за панической реакцией пассажира.

– Что за..!? – начал было Михалыч.

Сталкер, едва сдерживал себя от смеха. Он махнул рукой, приглашая пассажира выйти. Уже на самом пороге Михалыч услышал за спиной: «Что за!?». Это был его собственный голос. Хотелось объяснений. Прораб сиял весь и был явно доволен произведенным эффектом.

– Что это? – спросил Михалыч, понимая уже, что его явно разыграли.

– Это? Болталка.

– Опять аномалия?

– Точно. Но она безвредная. Я бы сказал даже наоборот. Используем её в качестве диктофона, ну и так, позабавиться тоже. – Проводник тихо рассмеялся.

– Очень смешно. – Михалыч обиделся, потом представил себе свое глупое, ошарашенное лицо и тоже улыбнулся. – А как это действует?

– Да, кто его знает? ПСИ-аномалия здесь, голоса записывает. А потом воспроизводит. Дней десять хранит, а потом пропадает все.

Прораб еще раз достал бутылку, глотнул воды, убрал её обратно, накинул рюкзак и взял помповик.

– Самое интересное не это, а то, что вагончик с другими такими же болталками связан. Я три таких знаю. Но их по Зоне больше, штук шесть или семь. Если что-то в одной сказать, то в других можно услышать.

– Типа, радио получается. – Михалыч тоже одел рюкзак и перекинул через плечо ремень своей двустволки.

– Да, что-то типа, – согласился Прораб. Он пристально поглядел в южную сторону. – Привал окончен, нужно двигать дальше.

– Куда теперь?

– Вон к тому серому строению. Это девятый цех. Там внутри нет почти ничего, только наружная коробка. – Проводник на минуту замолчал, будто прислушиваясь к чему-то. – Что-то со свалки ветерком потянуло, и тучки в той стороне какие-то подозрительные собираются.

– Ну, и что?

– А то, что здесь, в ПромЗоне ветра никогда нет, всегда полный штиль. Не нравится мне это.

Они двинулись вперед. Шли по прежнему медленно, не торопясь. Серая громада девятого цеха неумолимо приближалась, постепенно вырастая ввысь. Вдруг Прораб остановился. Михалыч подошел к нему сзади.

– Чего опять случилось?

– Морок. Здесь канава должна быть, точнее траншея бетонированная, с техническими коммуникациями. Она не очень глубокая, метра полтора, но ноги переломать хватит.

Михалыч поднял с земли пластиковую бутылку, швырнул её вперед. Та пролетела немного и упала на землю. Прораб тоже метнул вперед пару смятых пустых пивных банок. Ничего.

– Ну и где?

– Где-то здесь, – ответил Прораб. – Дорогу провешивать будем. Тут она, некуда ей деться.

Они стали постепенно двигаться вперед, кидая перед собой всякий мусор. Наконец пропажа нашлась.

– Вот она, родимая! – Прораб радостно глядел на проявляющуюся, на только что пустой, поросшей редкими кустиками полыни земле, бетонированную траншею, заполненную какими-то грязными трубами и вентилями. Он начал бросать в канаву, что уходила вправо разный мусор. Процесс проявки прошел быстрее.

– А вот и мостик наш, – обрадованно подытожил проводник, – гляди.

Мостиком служила бетонная плита перекрытия, положенная поперек канавы. Путники перешли по ней на другую сторону и зашагали дальше.

– Какой-то блудный морок, раньше его здесь не было. Эта дрянь здесь самая распространенная аномалия. И ведь любит, гадина, над всякими открытыми ямами виснуть. Сколько народу здесь от этого перикалечилось. Ужас.

Прораб оглянулся. Над свалкой собирались темные тучи, и уже казалось, что они начинают раскручивать свою гигантскую карусель. От них явственно тянуло ветерком. Теперь и Михалыч это чувствовал.

– Видишь? – спросил Прораб.

– Вижу.

– Еще, час или два и накроет. Поспешить нам с тобой надо.

К зданию девятого цеха подошли к часу дня. Солнце уже палило нещадно, если бы не бриз со свалки, уже достаточно явственно доносивший сюда её ароматы, стало бы наверное совсем душно. Впереди перед полураскрытыми, цеховыми воротами, с уходящей в них полуразломанной узкоколейкой, колыхалось широкое, искаженное марево горячего, раскаленного на солнце воздуха. Вдруг, в этом мареве, ни от куда, прямо из воздуха появились две фигуры и, не обращая ни на кого внимания, стали пересекать его, направляясь к воротам. Прораб притормозил. Несколько секунд он приглядывался, потом двинулся дальше, обходя аномалию по краю, затем остановился. Фигуры не торопясь прошли или проплыли в воздухе с десяток метров и так же благополучно растаяли.

– Что это было? – ошарашенно поинтересовался Михалыч.

– Это? Это блазня. Призраки вобщем, – ответил Прораб. – Существует легенда о пропавшей группе туристов. – Сталкер говорил, не забывая внимательно оглядывать дорогу перед собой, продолжая идти вперед. – Дикая группа.

– Дикая?

– Да. Четыре человека их было: две девчонки и два парня. Начитались фентази про Зону отчуждения, ну и решили острых ощущений поискать. На проводника тратиться не стали, сами пошли. Ну и пропали с концами.

– Как пропали?

– Да, вот так, заночевали в Зоне, а на утро и след простыл. Теперь вот ходят призраками, все выход ищут.

– Да, ладно? – Михалыч напугано посмотрел на Прораба.

– Серьезно.

– Постой, четверо, а этих только двое было?

Михалыч с тревогой посмотрел туда, где только что пропали два призрака, потом перевел взгляд на проводника. Тот сидел на корточках и тихо ржал, закрыв лицо руками.

– Прораб, елки палки! Вы перестанете, поддевать меня со своими шуточками?!

– Ладно, прости, я не хотел тебя обидеть. Те двое – сталкеры, кто-то в Зону вошел. Судя по тому, что они через марево поперлись – новички-самоходы. Во всяком случае, я никого из них не узнал. Через северную, наверное, вошли? Ты гляди, что над свалкой творится? Я бы сейчас точно в Зону заходить не стал. Новички-самоходы, сто процентов.

Над свалкой уже собралась приличная туча, воздух в той стороне потемнел и все явственнее от туда стал слышен какой-то шум. Прораб и Михалыч оба смотрели туда, как завороженные.

– Смерч идет, точно. Вот попали мы с тобой. Надо укрытие искать.

– А если не найдем?

– Тогда, жопа!

– Может в цех?

– Можно, конечно, но там окна витражные без стекол и цех весь пустой. Это почти что, как здесь, на открытом воздухе, хотя, стены есть, хоть какое-то укрытие. Нет, в девятый заходить не будем! Надо до двенадцатого цеха валить. Там есть, где укрыться. Вон он, совсем рядом. – Прораб указал на темнеющее совсем не далеко промышленное здание и засеменил к нему быстрым шагом.

Шум со свалки становился все сильнее. Небо в той стороне стало непроницаемо черным. С южной стороны ощутимо задувало. Смерч направлялся к Промзоне, неся сюда новую порцию мусора и ломая по дороге остатки гнилого леса. Прораб чуть ли не бегом заскочил в цеховые ворота. По Зоне бегать нельзя, хотя сейчас очень хотелось, но нужно было идти и внимательно просматривать дорогу, что бы не влететь в какую-нибудь дрянь. Теперь же когда они с Михалычем добрались до цеха, можно было и поспешить. В цеху находились три литейные печи, одна из которых так и не была достроена, и еще какие-то агрегаты, посередине на узкоколейке стояли две вагонетки, а сверху, с кран-балок на тросах свисали массивные крюки. Ветер во всю уже завывал в выбитых цеховых окнах, раздувая пыль и паутину. Прораб припустился вдоль узкоколейки к противоположной стене цеха, потом поднялся по железной лестнице и толкнул старую дверь, с давно облезшей краской. Она со скрипом открылась, пропуская его с Михалычем во внутрь. Внутри было абсолютно темно и пыльно. Прораб скинул рюкзак, запустил руку в один из его карманов и выудил от туда налобный фонарь, пристроил его на голове и включил. Часть помещения озарилась неярким белесым светом. Это была какая-то административная комната, наверное, кабинет начальника цеха. В углу и справа, возле одной из стен стояли два письменных стола, прямо возле другой – большой шкаф, где за стеклом, на полках лежали разные папки. На полу валялись обломки трех стульев и какие-то бумажки. Михалыч тоже достал фонарь, включил и стал осматривать помещение.

– Некогда, Михалыч, любоваться! – Прораб говорил быстро и нервно. – Клади свой фонарь. Давай стол к двери подтащим.

Михалыч пристроил фонарик на шкаф. Прораб захлопнул дверь кандейки и взялся за один из письменных столов. Они вдвоем подтащили его и приперли дверь.

– Давай и второй притараним, – сказал Прораб.

Сказано, сделано, второй стол общими усилиями был водружен на уже поставленный, потом к ним привалили шкаф, расколошматив со звоном стекла дверок и рассыпав по полу его бумажное содержимое. Прораб опустился на пол у стены, а его фонарик осветил сооруженную только что баррикаду. Михалыч сел рядом, посветил в рюкзаке, достал свою пластиковую бутылку, допил остатки воды. Во рту пересохло толи от волнения, то ли от таскания мебели.

Между тем завывания ветра за стенами становилось все сильнее, гул нарастал, что-то гремело, стучало, дверь вдруг начала бешено колотиться и дергаться, как будто кто-то огромный рвался в неё снаружи. Столы и шкаф задрожали. Гул, лязг и грохот снаружи становились все громче, а потом вдруг разом все стихло, и вокруг наступила мертвая тишина, доносившая из-за двери лишь слабый шелест.

– Кажись, все? – проговорил Прораб.

– Да, похоже, – отозвался Михалыч.

– Ну, чего? Тогда наружу будем выбираться.

Они разобрали обратно свою баррикаду, и Прораб открыл дверь. Казалось, что цех стал еще грязнее, чем был прежде. Пыль теперь, не только лежала повсюду, но и висела темной пеленой в воздухе, постепенно оседая вниз. Мусора валявшегося повсюду в цеху, явно стало еще больше. На улице посерело, а из туч шел мелкий дождь, но прохлады он не давал, лишь делал воздух душным и влажным. Сталкеры вышли из своего укрытия и спустились по лестнице в цех.

– Повезло нам с тобой, – заметил Прораб. – Первое, что до укрытия вовремя добрались, а второе, тебе. После смерча сувениров в 2-3 раза больше становится. Назад уж не пойдем, извини. Зато, пока до администрации топаем, можешь искать с удвоенными шансами, наверняка что-нибудь да попадется.

– Да, да, – буркнул Михалыч и принялся сверлить глазами, лежавший по сторонам мусор.

Они пересекли цех в обратном направлении и вышли из ворот. Снаружи Зона не сильно отличалась от того, что было внутри цеха. Какая-то серая дымка не то пыли, не то измороси или пара висела в воздухе, под свинцово-серыми низкими облаками, из которых сыпался мелкий дождичек. Пыль и песок под ногами раскисли, постепенно превращаясь в глинистую грязь. Редкие кустики полыни хлестали сыростью по штанам, превращая их в намокшие по колено портки. Прораб стал двигаться еще медленнее и осторожнее. В сумерках легко зазеваться, сама гнетущая атмосфера навевает уныние и притупляет внимание. До административного здания осталось совсем не много, метров двадцать, когда оба сталкера услышали, как будто бы человеческий стон или зов. В этот раз Михалыч среагировал первым и остановился. Прораб обернулся.

– Ты тоже слышишь?

– Да. Что это?

– Не знаю. – Оба стояли и прислушивались.

В мертвой тишине, казалось, не было никаких других звуков, кроме тихого шелеста дождя. Вдруг среди этой тишины явственно раздался тихий стон.

– Помогите! Кто-нибудь! М-м-м.

– Рядом, где-то совсем? – промолвил Прораб и стянул с плеча свой Mossberg.

– А может, это те двое?

– Может, но береженого – бог бережет.

Стон опять раздался где-то совсем рядом. Прораб до боли в глазах всматривался в окрестности, но ничего и никого не видел, только сырая полынь и серый кирпич административного здания впереди. Стон раздался снова. Прораб дал знак Михалычу оставаться на месте, а сам очень осторожно, как сапер по минному полю, начал продвигаться в предполагаемом направлении зовущего, держа дробовик наготове. Пройдя несколько шагов, он остановился, опустил ружье, долго и пристально всматривался в пространство впереди, а когда снова раздался стон, поднял с земли какой-то хлам и бросил перед собой. Секунду или две ничего не происходило, потом воздух как будто задрожал и в метрах пяти от проводника стал проявляться силуэт скорчившегося, лежащего на земле человека. Прораб опустил ствол.

– Здесь он! – крикнул сталкер, обходя по дуге едва, едва заметное колыхание марева аномалии. – Странный морок, вертикальный, как заслон, я такой первый раз вижу.

Михалыч двинулся вслед за проводником, подошел, остановился и вместе с ним склонился над телом, перевернув бедолагу на спину. Судя по уже знакомой одежде, это был действительно один из недавних «призраков». Вся его куртка с капюшоном, камуфляжные штаны и берцы были в грязи, а кисти рук в коротких, беспальцевых перчатках и лицо, как будто посечены мелкой крошкой. Многочисленные небольшие раны кровоточили, тонкие струйки стекали на его грязный лоб, брови, глаза, нос и щеки. Парень издал очередной стон и попытался открыть опухающие, залитые кровью из ран глаза.

– Ты кто такой? Как здесь очутился? – начал Прораб.

Парень взглянул на него, с трудом раскрыл потрескавшиеся, окровавленные губы и просипел что-то невнятное.

– Что?!

– Медведь. Мишка Медведев.

– Медведь. Ты сейчас не на медведя, а на китайца больше похож. Вон, морда, как опухла. Чего случилось то?!

– Крысы. Там. – Сталкер попытался сделать движение рукой, указывая на здание администрации. – Пистон, там остался.

– Это второй, который с тобой был?!

– Да.

– Точно, эта давешняя парочка.

– Прораб, посмотрите, у него все ноги в крови.

Тут только они заметили, что все штаны у парня ниже колен были как будто иссечены мелкими дырочками или прокусаны, а через них прямо в мокрую грязь сочилась кровь.

– Перевязать его надо. Ты, это, Михалыч, останься здесь, займись им, перевяжи, а я по следам его пойду, посмотрю, чего со вторым.

Цепочка мелких кровавых капель тянулась от лежащего тела к небольшому оконному проему ведущему в подвал здания. Прораб снова достал и нацепил на лоб свой фонарик. Включил. Сноп света осветил небольшую подвальную комнату. Внизу стояла пара деревянных ящиков. Прораб протиснулся в проем и спустился по ним вниз. На полу. Возле ящиков лежал обрез двустволки. «Его. Потерял.» – подумал Прораб. Он поднял ствол, нажал рычажок, переломил обрез, на пол упали две пустые гильзы. Дробь. Кровавые следы тянулись за угол высокого проема в бетонной стене. Прораб сложил обрез, сунул за пояс, приготовил дробовик и осторожно заглянул за угол. Второй сталкер лежал метрах в трех от проема. Рядом валялась тройка здоровенных, мертвых крыс, величиной с приличную кошку, чуть дальше еще штук пять поменьше и пара обычных. Тело в брезентовой зеленой куртке с капюшоном лежало на правом боку. Его штаны и кисти рук представляли собой сплошное кровавое месиво. Почему-то Прораб сразу понял, что парень уже мертв. Он перевернул тело на спину. Обглоданный череп уставился на него пустыми дырами выгрызенных глазниц, скалясь в кровавой улыбке, а из разорванной шеи на пол стекала бурая, уже застывающая кровь. В правой руке тело сжимало ПМ, с крышкой на затворной задержке, оголившей ствол пистолета, расстрелявшего всю обойму до железки. «Пацан…» – грустно подумал Прораб – «Кто же сюда с макаровым ходит? Начитался белиберды всякой про Зону, арты, несметный хабар, а оно вон, как все обернулось». Сталкер поднялся. Цепочки крысиных следов тянулись в соседнее помещение. Прораб осторожно заглянул туда. Пусто. В дальнем правом углу проем выхода наружу, туда и ушли. «Странно» – подумал Прораб – «От куда здесь крысы? До свалки далеко, да и жрать им здесь нечего. Странно, первый раз такое». Он вышел в проход из подвала и поднялся по низкому, песчаному склону наверх. Справа, над телом первого сталкера сидел Михалыч. Он перебинтовал ему обе ноги прямо поверх штанов и теперь вытирал засыхающую кровь с лица, моча марлевый тампон из полторашки какой-то питьевой воды. Прораб подошел, взял у него из рук пластиковую бутылку. Есентуки-4.

– Где взял?

– А, здесь вон, прямо в мороке валялась, полная почти.

Прораб пристально посмотрел на Михалыча, потом на бутылку, потом на место где была аномалия, потом на перебинтованного сталкера. Тот уже не стонал и выглядел заметно лучше.

– Пить ему давал?

– Да, он просил.

– Ты вот что, это, воду в рюкзак к себе убери, нам этого еще отсюда тащить, потом пригодится. – Он присел над лежащим на земле сталкером. Не больше восемнадцати, пацаны совсем. – Ну, что оклемался? Давай рассказывай, что с вами случилось.

– А Пистон где? – спросил парень. Голос его окреп и уже не сипел, как прежде.

– Там, в подвале, лежит, точнее то, что от него осталось.

Сталкер посмотрел на Прораба, потом в сторону подвала, губы его задрожали, он закрыл лицо руками и заплакал, сначала не слышно, а потом всхлипывая навзрыд, вздрагивая всем телом. Михалыч сидел молча, Прораб тоже не вмешивался, ждал. Наконец спасенный пришел в себя, успокоился и сел, продолжая еще всхлипывать и размазывая слезы по грязным, с запекшейся кровью щекам.

– Мы с Пистоном через северную проходную вошли, – начал он.

– Давно ходите?

– Я, четвертый раз, а Пистон полгода уже. Мы к одиннадцатому цеху шли. – Парень прерывисто вздохнул. – Он там, в старой трансформаторной будке электру нашел.

– Чего?

– Говорил, от туда, во время грозы молнии шаровые постоянно вылетают, хотел туда батарейку закинуть, а через неделю достать.

– Вечную батарейку хотел сделать? Да, слыхал я эти байки. Ну?

– Ну, мы зашли, видим, туча собирается. Пистон обрадовался, что вот и гроза как раз идет.

– Придурки, вы что, грозу от смерча отличить не смогли?! Что никогда про это не слышали?! Это пореальнее ваших батареек! – Прораб почти сорвался на крик.

– Слышали. – Парень потупился. – Мы, когда поняли, что это не гроза, назад хотели, а Пистон сказал, что подвал нормальный знает, там и выброс переждем.

– Чего?! Выброс. Начитались, бль… Ну?

– Мы в подвал спустились, сидим, а перед тем, как накрыло, туда эти, крысюки, целая стая. Мы перепугались, ну и давай по ним палить. Они на нас. Пистон мне кричит: «К окну, на ящики!», а сам остался. – Пацан снова начал всхлипывать. – Я в них два раза пальнул и к окошку, выбрался, а там началось. Я руками глаза закрыл, лежу. Очень страшно было, сознание начал терять. – Сталкер замолчал.

– Зря вы в них стрелять начали, – уже спокойно сказал Прораб. – Надо было на ящики просто залезть и переждать. Во время смерча вся живность напугана и поэтому агрессивная.

Парень ничего ему не ответил. Просто сидел и вытирал текущие слезы. Михалыч не вмешивался, думал о чем-то своем. Наступило молчание.

– Идти сможешь? – прервал его Прораб.

– Попробую.

– На вот, убери. – Прораб протянул раненому потерянный в подвале обрез.

Медведь медленно скинул рюкзак и сунул туда пропажу, потом накинул лямки обратно и попытался подняться на ноги.

– Сейчас, мимо административного пойдем, потом до забора, через дыру, потом через лесок, а там видно будет. Михалыч, тебе его тащить. Я впереди пойду, во всяком случае, до забора. Друга твоего здесь оставим. Я потом со своими ребятами свяжусь, что бы тело вынесли. Как с его родными связаться знаешь? – Парень кивнул. – Ты уж сам с ними объяснись.

Михалыч подхватил раненого, и они все вместе зашагали проч. До забора дошли без приключений. За забором передохнули, перекусили. Потом вдвоем подхватили раненого и поволокли через лес к автотрассе на Краснооктябрьский. Вышли на дорогу. Доковыляли до автобусной остановки. Прораб достал из кармана сотовый и долго болтал о чем-то по нему в стороне, что-то говорил, убеждал, договаривался о встрече. Потом вернулся.

– Михалыч, сейчас автобус подойдет, ты на нем до Краснооктябрьского, от туда до города. Я с этим останусь ребят своих ждать, в больницу его надо везти, да и второго забрать. Ты уж дальше сам теперь.

– А почему, ты, сразу не позвонил?

– Да в Зоне связь ни к черту, помехи.

Михалыч скинул рюкзак, достал чехол разобрал двустволку, зачехлил. Минут через пятнадцать подъехал пыльный, маршрутный ПАЗик.

– Ну, давай, Михалыч, даст бог свидимся еще, номер счета у тебя есть, оставшиеся деньги переведешь. – Они коротко обнялись.

– Досвидания, Михаил.

Тот коротко кивнул. Михалыч вошел в полупустой салон подъехавшего автобуса, плюхнулся на дальнее сидение. Автобус газанул, скрежетнул коробкой передач и медленно поехал от остановки, унося Андрея Михайловича Смолькова от проселочной остановки и двух одиноких фигур на ней в странной пыльной и грязной одежде. На душе было пусто и тоскливо. Тоскливо от пережитого за этот день, от не сбывшихся надежд, от того, что реальность этого мира навалилась на него снова тяжелым грузом. «Зона дает человеку только то, что ему действительно нужно, то что он заслужил» – вспомнил он слова Прораба. «Что же я, не заслужил ничего? Что же, ты, Зона, не дала мне то, что мне сейчас так необходимо? Что же, все напрасно? Целый день потрачен зря, на глупую иллюзию? Зачем все эти крысы, собаки, аномалии, погибший парень, для чего?» – ответов у него не было.

 

Дома, дверь квартиры ему открыла мама. Он прошел, скинул в прихожей рюкзак и сапоги, разделся.

– А где Марина?

– Она к Приваловым пошла, все уговаривает Елизавету в поручители, а от туда в банк. Ты, от куда такой? С охоты что ли? Нука, давай всю эту грязь на балкон и рюкзак свой тоже.

– Как Аленка?

– Плохо. – Мать сразу сделалась печальной и вся как-то угасла. – Ты посиди с ней, я в магазин быстренько сбегаю и в аптеку заодно заскочу.

– Да, да, конечно. – Андрей Михайлович прошел через зал на балкон, бросил там сапоги, пыльные, старые джинсы и куртку. Сзади хлопнула входная дверь.

– Бабушка! – услышал он голос дочки.

Андрей прошел в её комнату, подошел к кровати. На него глядели большие, серые, усталые глаза, на иссине-бледном, обескровленном, измученном лице.

– Что, доча? Бабушка сейчас придет.

– Папа. – Дочка улыбнулась и её личико на миг озарилось лучиком солнечного света. – Ты где весь день был? Я соскучилась.

– Так, по делам ходил. Ты как? – Лучик тут же пропал. – Что, больно?

Дочка ничего не ответила, просто посмотрела измучено и обреченно, как будто ножом по сердцу резанула. Андрей поморщился.

– Пап, дай попить.

– Да, на вот, держи. – Андрей протянул бокал со стола. – Пап, я газировки хочу или лимонада.

– Что же ты раньше не сказала, бабушка вон в ма… Постой. – Андрей опустил взгляд вниз, на рюкзак, который он попрежнему держал в руках. – У меня есть минералка, будешь.

– Угу, – дочка кивнула и облизнула пересохшие губы.

Андрей сходил на кухню, выплеснул старую воду из бокала, вернулся, достал из рюкзака початую полторашку Есентуков-4, налил полный бокал, протянул дрожащей рукой дочке. Она приподнялась в кровати, приняла бокал и выпила всю воду.

– Какая вкусная, ты, где её купил, папа? Не убирай, я потом еще попью. – Лучик света снова блеснул в бесконечно усталых глазах. – Я посплю немного?

– Да, конечно, поспи. – Андрей поставил пустой бокал и бутылку на стол, присел на краешек кровати, погладил сбившиеся прядки русых волос, потом встал и вышел из комнаты.

Он прошел на балкон, бросил там рюкзак, открыл окно, долго смотрел на улицу. Во дворе смеялись, кричали и бегали дети. Он молча смотрел на них. Потом он протопал в прихожую, взял чехол с ружьем, двинулся в спальню, открыл шифоньер и стоявший в нем железный ящик, убрал и запер ружье. Хлопнула входная дверь. Андрей вышел в прихожую.

– Здравствуй. Ты вернулся? – в прихожей была его жена Марина. Она скинула босоножки, прошла на кухню опустилась на стул. – Лиза никак не хочет быть поручителем. – Марина обреченно уставилась на пол.

– Конечно, ведь это уже третий кредит.

– Я хоть что-то делаю! А ты?! – она сорвалась на крик.

– Тише, Аленку разбудишь.

– Ну, что, сходил в свою аномальную зону, принес сокровища, где деньги на операцию будем брать?!

Она вскочила, выбежала из кухни. Андрей тяжело встал и последовал за ней. Дочка лежала в кровати на боку и мирно посапывала. Солнечный лучик гулял на порозовевших щечках.

– Что это за грязь на столе?! Что за бутылка?

– Не тронь!! Не трогай, дай сюда. Я сам бутылку помою. – Андрей бережно взял полторашку и пошел на кухню. – Аленка просила. Проснется, еще попьет.

 

Из медицинского заключения:

«По результатам анализов и проведенных обследований у Смольковой Алены Андреевны онкологических патологий не выявлено.

Хирург-онколог онкологического областного отделения: В.И.Синеоков».

 

 

Сталкер Прораб.