За окнами гремела медь оркестра, «Землянку» где-то пели вразнобой… И свадьба, и Победа были вместе В квартире этой – праздничной такой. А юная красивая невеста Родителей пленяла и гостей. И даже дед с насиженного места Готовил тост из старых запчастей. Но внучка отмела застолья речи: -Нет, деда, ты нам тост не затевай, А расскажи про бой и свист картечи – Про самое заветное давай. - Ну, внучка, я ж тебе не воевода, А просто из запаса старшина… Да и признаться, нашему народу Осточертела всякая война. Желаете историю простую Про девушку, солдата, старшину? Ну, и еще – про долюшку лихую… Желаете? Так слушайте, начну. …Из пополненья в наш пехотный взвод, При кирзачах и в званье рядового, Парнишка образца «двадцать второго» Был призван, как и многие в тот год. А рядом с ним, как тонкая лоза, Девчонка в аккуратной гимнастерке. Представилась парнишкиной сестренкой, Прищуря темно-синие глаза. И ахнул старшина: «Как есть, детсад! Ты кто же будешь, пигалица-птица?» - Я медсестра! – Ну, будешь медсестрицей, Хотя для взвода нам нужней солдат. Запунцовели щеки, нос и лоб, Обидой налились глаза-озера: - Я докажу…Увидите вы скоро! - Ну, что ж, как говорится, дай-то Бог. …И шла война. Одна из страшных войн, Где миг и вечность составляют время, Где стонет, как в аду, людское племя. Где перекур, а после – снова в бой. Уходит группа в ночь за «языком», Или приходит, снова смерть обжулив – На бруствере парнишку караулит Сестра, обняв винтовку со штыком. И шутит добродушно старшина: - Наш талисман, для всех смертей преграда. Твоя сестренка, парень, если надо, От фрицев защитит нас и одна. Однажды на нейтральной полосе, Пройдя орешника густые ветки, Разведка напоролась на разведку. И те, и эти – в маскхалатах все. Дозорный тут же вскрикнул: - Командир!.. Рука метнулась к верному нагану, Но сталь над головою ятаганом – На долю мига враг опередил. Поймет ли тот, кто не был под ножом, Что пережил разведчик в эту долю… И примет равнодушно чье-то поле По капле кровь, как-будто под дождем. …Когда же с глаз упала пелена, Увидел над собою медсестрицу, Вокруг – друзей встревоженные лица, А в поле и окопах – тишина. В чалме из марли ноет голова, Но жив курилка, хоть горяч, как печка. - Ребята, так кому же ставить свечку? Ведь я ему…да что там толковать… Чуть дрогнула девчоночья рука, И взгляд ее скользнул в сторонку змейкой. - Да это вот она – из трехлинейки Сняла того фашистского быка. Ее рука ослабила удар Эсэсовского острого кинжала, И те, другие, не покажут жала, Приняв от наших автоматов дар. - Ну, милая, должник я твой вовек, Ведь если в этой жизни разобраться, Мне ближе и родней тебя и братца Не сыщется на свете человек. Жене и сыну, матери, отцу Немецкой бомбой вырыло могилу. Чужие люди их похоронили, Отдавши дань терновому венцу. Да что ж ты плачешь? Глупая, не плачь, Слезой не воскресишь, как в сказке, милых, За всех убитых, раненых и хилых Нам даст ответ зарвавшийся палач. Ответила девчонка старшине: - Едины мы в судьбе неразделимой, Не брат мне тот мальчишка, а любимый, Назло всей этой проклятой войне. У нас на Белоруссии, в селе, Фамилий схожих больше половины. И в радости, и в горе мы едины, Живя на этой солнечной земле. …В ту ночь нас песней встретил соловей, В бору, где сосны тянут к звездам лапы. Все хаты спали, из соломы шляпы Чуть сдвинув на наличники дверей. И в этот предрассветный хуторок Вдруг ворвалось рычание моторов. И крик заполнил улиц коридоры: Всех жителей швыряли за порог. Овчарки, брань и «шмайсеров» стволы Загнали люд в церковные ворота, И плюнули металлом пулеметы В детишек, взрослых мертвых и живых. И тут, и там метались вороньем По-над дворами факельщиков тени. Горело все: цветы, трава, каменья, И то, что раньше звалося жильем. А мы смотрели, губы прокусив, Глазами отпечатывая снимки: Вот офицерик, скаля рот в ухмылке, Затылок полутрупу прострелил. Вот в куче тел, лежащих под крыльцом, Раздался рвущий душу голос: «Тату!» И немец запустил туда гранату, Небрежно пальцем выдернув кольцо. Обманутый немеющим соском, Ребенок пискнул тонко и несмело. Как видно, время покормить приспело… Но на груди той – кровь, не молоко. Молодчик волосатою рукой За ногу поднял, словно лягушонка, И в пламени исчез грудной мальчонка, Осмеянный гогочущей толпой. Приказ был: «Никого не выпускать! Ведь мертвый не расскажет и не встанет»… Ошиблись гансы. Вскоре перед нами Отчет придется им еще держать. Поэтому – нам нужно победить. Дойти до их берлоги – до Берлина. За все их зло воздать судом единым, А иначе – так незачем и жить. …Они дошли. Дошел и старшина. На куполе раздолбанном, рейхстага, Под сенью установленного стяга Штыками были вбиты имена… За окнами гремела медь оркестра, «Землянку» пели где-то вразнобой, А за столом притихшая невеста Спросила деда: «Старшина…живой?» Он поелозил в кителе погонном, Достал бумажник с книгу шириной , И снимок пожелтевшего картона Дохнул на всех прошедшею войной. И марш «Победы» грянул сам собою, И ясен без вопросов стал ответ: Под обгорелой вражеской стеною Стояли рядом: мать, отец и дед... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
