. Книга «Возрождение»

 

В 1978 году началась литературная эпопея генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. К тому времени он уже являлся обладателем всех советских премий и наград, кроме одной —

Ленинской премии по литературе. Это оказалось серьезным просчетом литературных боссов, и они принялись озабоченно чесать затылки, так как промедление предвещало серьезные последствия, вплоть до потери самых главных кресел на литературном Олимпе страны Советов.

И... Леонид Ильич стал писателем.

Выяснилось, что наш лидер долгие годы скрывал, вернее, не раскрывал до поры до времени своего писательского дара. И вот время настало.

Я представляю, как редакторы элитной прессы, вернувшись из Кремля, после совещания, организованного отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС с условным названием «Роль произведений генерального в патриотическом воспитании подрастающего поколения в условиях развитого социализма» принялись с удвоенной энергией заполнять первые страницы своих изданий фотографиями «горячо любимого». И вот генеральный предстает перед нами в разных позах: и в профиль, и анфас, и сверху, и снизу. И сам он сосредоточен, находится в размышлениях, как озаглавить следующую часть, в которой он красноречиво опишет упущенные возможности в прошлом и возможные упущения в будущем.

И меня пригласили на совещание (а как же!), но не в ЦК КПСС,а в кабинет начальника политотдела нашего гарнизона, облепленного фотографиями с дебильными лицами солдат, отличников боевой и политической подготовки. А пригласили постольку, поскольку я в то время проходил срочную службу и пребывал в ранге комсорга батальона связи.

На столе у майора среди затасканных почерневших книжек, возвышалась горка новеньких, со знакомым портретом на обложке, книг. Майор Кислицин робко поглаживая глянцевую обложку верхней книги, напрягаясь и краснея, доходчиво, с редкими матюками, поскольку считался культурным офицером, рассказал, как важно донести до каждого солдата значимость каждой строчки этих эпохальных произведений.

Мы поняли поставленную задачу и разошлись по частям, засунув за голенище сапога по одной книжке. Мне досталась книга, и не книга вовсе, а худенькая брошюра под названием «Возрождение». Прочитал я её в один присест, как говорится, на одном дыхании, поразмышлял с какого бы боку к ней приспособиться. И додумался. А дай¬ка я спектакль по этой книге поставлю. Сам себе сказал я, и эта мысль мне понравилась.

— Выходит, — продолжаю я развивать приятную мысль, — Генеральный секретарь моим соавтором станет?! А согласится ли? Ну, если я не против, то чего ему артачиться?

 

2. Телеграмма

 

А это можно легко проверить, подумал я, и отправился в столовую, к моему земляку Мовсесяну Геворку, он хлеборезом там устроился. Мы его Моссо звали. У него на складе под полками на все случаи жизни цивильная, гражданская одежда имелась, и размер какой-то особый, каждому солдату впору. Неважно, у тебя рост два метра или полтора — оденешь и, как раз, словно по тебе сшита. Кому надо в город,понятно, речь шла об особо избранных, то наведывались к нему, переодевались и через забор. А там — гуляй, Вася, на все четыре стороны.

Моссо сидел на деревянной бочке и на гитаре бренчал. Он виртуоз у нас, лучше Никколо Паганини играет, но слишком нервный был и поэтому у гитары всего три струны остались. В силу этого обстоятельства она более на балалайку стала походить, но больших размеров. А балалайку Моссо ещё не освоил и поэтому перевернув гитару, он ловко отбивал толстыми, волосатыми пальцами танцевальный ритм армянского искрометного танца “Кочари”.

Увидев меня, он кивнул головой в сторону полки с готовыми бутербродами (для гостей), но я вежливо отказался от масла с хлебом и чесноком, наскоро нахлобучив на себя припрятанную одежду, сиганул через забор. Осмотрелся и бодро зашагал в сторону центральной почты.

На почте никого, только красна девица за окошком скучает, за мной наблюдает, как я на бланке телеграммы свои каракули вывожу.

Значит так, — размышляю я вслух, — в первую очередь запишем адрес. Москва, ЦК КПСС, Отдел агитации и пропаганды. И текст “Прошу вашего содействия согласовать с автором произведения “Возрождение” Генеральным Секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичом Брежневым возможность поставить спектакль по одноимённой книге. И подпись: Комсорг батальона связи № 352 сержант Карапетян.

Красна девица вылупила глаза, ничего не поймёт. Наконец молвила сладостным голосом.

— Вы что, в Москву посылаете? - и отодвинула от себя бланк с моими каракулями.

— Ну, да.

— А где улица? Номер дома, квартиры? И кто получатель?

— Ты не волнуйся, посылай, в Москве разберутся.

— Ну, не знаю, как бы обратно не вернулась. Вы деньги потеряете и мне попадёт. На прошлой неделе только выговор получила, теперь ещё один влепят.

Я занервничал, — телеграмма точно не вернется обратно, я ручаюсь. Посылай.

— А кто получать должен? Там же расписаться надо, что получили? Выходит, как “на деревню дедушке”. Нет, я посылать не буду, надо сначала начальнику показать, только он бюллетенит, и не знаю, когда он на работу выйдет.

— А что с ним случилось?

— Да ничего не случилось, сено косит в деревне, он из Желтого Яра.

— Э¬э¬э, он долго будет болеть, сенокос только начался, — не на шутку переполошился я и перешел в наступление:

— Голубушка, учти, эту телеграмму ждут в Москве. Если я командиру доложу, как ты заупрямилась, он в райком позвонит, и ты точно работу потеряешь, тем более, что один выговор у тебя уже есть.

Девушка растерялась, побледнела:

— Так что же мне делать?

— Посылай, ты что, телеграммы никогда не посылала?

— Да, каждый день. Но там либо свадьба, либо похороны, а здесь непонятно что.

— Как хочешь, я могу и уйти, но помни, я предупреждал тебя.

— Ладно, давайте телеграмму.

Девушка взяла исписанный мною бланк, стала считать, прибавлять, отнимать, делить. И сообщила:

— С вас один рубль пятнадцать копеек.

Теперь настала очередь мне бледнеть. «А денег¬то хватит?», — мелькнуло в голове. Стал выгружать мелочь из карманов и осторожно столбиками складывать, что опять вызвало подозрение у красной девицы. Она обиженным тоном спросила:

— Что, вам и денег не дали на телеграмму?

— Давали, но я отказался, — гордо заявил я.

Но, слава богу, насчитал я эту сумму, получил квитанцию и прямиком к Моссо, потому как бутерброды могли кончиться, а на обед я уже точно опоздал.

На следующий день командира батальона вызвали в Обком партии. Не знаю о чём там они шушукались с третьим секретарём Наиной Сергеевной, но едва его «Уазик» въехал на территорию батальона, как он, приоткрыв дверь, крикнул дежурному:

— Карапетяна ко мне, срочно!

А я как раз, только что позавтракал и думал, чем бы теперь себя потешить. Прибегает дежурный:

— Давай к комбату!

— А что там?

— Не знаю, сердитый, аж красный.

Бегу и думаю:«Что случилось? Вроде бы не успел я за последние сутки чего-то такого натворить». Захожу в штаб, а комбат в коридоре стоит и с парторгом, капитаном Тазиевым пререкается. Злой как Керенский, когда тот в женском платье из революционного Петрограда убегал.

Увидев меня, парторг, опережая намерение комбата, показал мне рукой на свою дверь:

— Зайди ко мне.

Зашел, дверь не стал закрывать, сел на стул, жду.

Наконец заходит товарищ капитан, плотно прикрывает за собой дверь.

Садится на свое место и после минутной паузы спрашивает:

— Ну, как дела?

— Все нормально, пожимаю я плечами.

— Вчера у Кислицина совещание было?

— Нет, позавчера.

— Понятно. И что там?

— Он получил книги Брежнева, приказал пропагандировать их среди солдат.

— А ты что?

— Вас вчера не было, хотел с вами согласовать, думаю спектакль поставить по книге “Возрождение”.

— Спектакль?! И решил послать телеграмму Генеральному секретарю?

— А что тут такого, надо ведь его согласие иметь. Он ведь автор!

— Нет, это ты хорошо придумал. А как ты вчера на почту попал, у тебя что увольнительное было?

— Нет, не было. Я пошел на КПП, думаю, спрошу разрешения на полчаса отлучиться. А они там возились с печкой и не заметили меня. Я минут через двадцать уже в часть вернулся.

— Пешком?

— Ну, я быстро шел.

— Надо как-нибудь проверить, за какое время ты пешком до почты доберешься. Там не меньше часа ходьбы в одну сторону.

Молчу, поскольку ответить нечего.

— Да ! Задал ты нам задачку. В обкоме комбату досталось. Видел, какой он злой вернулся?

— А что я такого натворил. Телеграмму послал. Ну и что?

— Ну ты ведь не своей бабушке посылал? Ладно, давай сейчас дуй на почту, там начальник что¬-то уточнить хочет.

— А его нет, он болен.

— Ты такое накуролесил, уж ему не до сенокоса теперь.

Капитан Тазиев достал из выдвижного ящика своего рабочего стола бланк увольнительной, вписал мою фамилию и положил передо мной.

— Значит, так, теперь все действия согласовывать только со мной, ни одного самостоятельного шага. Понял!?

— Понял, товарищ капитан ! — вскочил на ноги я.

Начальник почты, моложавый крепко сложенный мужчина, и по виду, совсем не больной, как увидел меня, так сразу и не спрашивая махнул рукой и, открыв дверь с надписью “Посторонним вход запрещён”, повёл меня по коридору. Зашли в небольшую комнату, с виду как наша каптёрка, только без сапог.

Он достал из железного сейфа металлическую цветную коробочку из-под конфет, вытащил из нее пачку денег, отыскал среди десяти и двадцати пяти рублевых купюр одну мятую рублевую, протянул мне, затем полез в правый карман широких штанин, вытащил горсть монет, отсчитал пятнадцать копеек.

— Вы что, не хотите посылать телеграмму?

Начальник почты усмехнулся:

— Не хотим. Теперь уже поздно не хотеть. Если туда, — он показал рукой на потолок, — дойдёт, что мы заблокировали такую важную инициативу, знаешь, сколько голов полетит? Тебе¬ то что, отслужил — и айда домой, а нам семьи кормить.

— Но вы же деньги обратно возвращаете.

— Телеграмму от имени обкома партии пошлём. Давай топай.

— Что мне теперь делать?

— Сиди и жди, — махнул он рукой.

 

3. Спектакль

 

А что ждать? Раз телеграмму отошлют, да ещё и от имени обкома партии, то и ежу понятно, что будет дан зеленый свет. Так что ждать, когда генеральный обрадуется моему предложению, незачем.

Я наскоро сделал набросок сценария. Вроде бы ничего получается. Попытался сохранить все диалоги, размышления автора. Два дня пыхтели с киномехаником, скачивали музыку из киноэпопеи «Освобождение», вернее, вой катюш и грохот танков, чтобы прохождение по залу солдат в полной экипировке натурально выглядело.

А тут и подоспело приглашение в обком партии. Вызвал комбат к себе и, пытаясь улыбаться, сообщил, чтобы я завтра к 9 часам утра прибыл к секретарю обкома партии Одинцовой Наине Сергеевне.

Без пяти девять застыл у двери, стою, как часовой. Присесть негде, это ещё полбеды, беда в том, что руки некуда деть, не на территории части ведь нахожусь, чтобы руки в брюки, шатаясь, прохаживаться.

Но ровно без одной минуты девять появляется элегантная дама. Странно посмотрела на меня и заволновалась:

— Доброе утро, солдатик, этот вопрос мы поручили курировать Ивану Петровичу из орготдела. Сейчас решим... - Прошли вместе в приёмную. Она, не скидывая легкое пальто, стоя, повернула телефонный аппарат к себе и стала накручивать диск:

— Вань, пришел солдатик… К тебе направляю.

Положила трубку и говорит

— На второй этаж спустись, в 214 кабинет. Будут вопросы, только ко мне обращайся, решим.

Молодой человек по имени Иван Петрович, увидев меня, вскочил на ноги. Отработанным жестом, указал на стул и затараторил.

— Значит, докладываю, драматургу нашего театра уже поручено подготовить сценарий, а режиссеру подобрать актеров. Вы попозже встретитесь с ними, обсудите все действия спектакля, поделитесь своими соображениями. А когда начнут репетировать, то вас будем приглашать и ваши замечания обязательно учитывать.

Мне только и оставалось, что, сделав умное лицо, головой кивать да время от времени в его монолог вставлять по два слова — либо «да, конечно», либо «всё правильно», либо «очень хорошо».

Затем, почувствовав, что Ивану Петровичу больше нечего сказать, я решил взять инициативу на себя. Неторопливо встал, крепко пожал ему руку. И тоном учителя, который общается с двоечником, пытаясь того подбодрить, сказал:

— Что ж, лиха беда начало, думаю, справимся.

— Должны, — вставая, подобострастно заверил Иван Петрович.

Через неделю встретился с драматургом, тот торопился куда-то, поэтому просто сунул мне готовый сценарий, страниц двести печатного текста. Мол, прочитаете, тогда и обстоятельно поговорим.

Попробовал я читать, вижу, не мое это дело, десять¬, пятнадцать страниц осилил и выдохся. Еще несколько дней подержал сценарий для приличия и вернул со словами, что замечаний нет, все классно.

И пару раз на репетиции, скучая и позёвывая, отсидел.

Но на премьере весь сиял. В зале ни одного свободного места, согнали со всех фабрик и заводов, в партере торжественно разместился партийный актив во главе с тремя секретарями. В коридоре люди, те, кому не хватило места, стояли, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании указаний. Телевидение, журналисты суетились, нарезая круги вокруг меня. Только и слышно было: «Где режиссер?», «Кто режиссер?», «Вот он, вот он!»

Спектакль завершился, и меня пригласили на сцену. Три секретаря обкома партии поднялись с мест, и вслед за ними встал на ноги весь зал. Полторы тысячи зрителей зачарованно смотрели на меня, аплодисменты нарастали, зал гудел, слышались крики «Браво, браво», телевидение лихорадочно снимало. В первых рядах сидели режиссер с драматургом, они, искоса поглядывая на секретарей, аплодировали громче всех.