Если в больнице не было обхода, обеда или процедур, заняться было совершенно нечем. Взрослые, серьезные мужики впадали в детство – загадывали друг другу грубоватые загадки, играли в карты – во всё, вплоть до «пьяницы», болтали часами и задирали друг друга как мальчишки. Во второй палате как раз наступило такое время. Лысый усатый мужчина, полувосточной внешности, перебрасывался самолетиками с лежащим напротив 15-ти летним пацаном. Самолетики они делали из старых графиков температур, оставшихся от предыдущих пациентов. Они лежали друг против друга, и в чем-то были «коллегами» – оба сломали по нескольку костей и лежали теперь «на вытяжке». Мужчина, все звали его по фамилии – Усманов, - въехал две недели назад «по пьяной лавочке» на мотоцикле в березу, - сломал ребра, ключицы, шейку бедра, вывихнул ступню. Мальчишку, Гошу, сбил грузовик, когда тот ехал на велосипеде. Машина ударила сзади, вдогонку, водитель успел притормозить – травм было много, но большинство – легкие. Сейчас все это – сотрясение, шок, вывихи, – было позади. Он уже сам складывает эти самолетики, бросает, тянется за летящими мимо; только нога не собирается пока правильно срастаться. Остальные тоже бездельничают – кто просто лежит, кто пытается спать, а кто молча наблюдает за Гошкой и Усмановым. - Нет Нины Ивановны? – в приоткрытой двери появилась коротко стриженая голова завотделением. – Оо-о! Мужики, да вы что? Шарики с роликов посъезжали? Вам, Усманов, так и двигаться-то нельзя! Неужели не больно? Сейчас. Он скрылся за дверью, но через пару минут вернулся. - Вот вам книжечка с кроссвордами, разгадывайте. В больницах, кстати, кровати для того, чтобы на них лежать, а не скакать по ним мягкими местами. На свободную кровать полетел сборник кроссвордов. Он еще не упал, а врача в палате уже не было. - Лось стриженый, носится туда-сюда! – Ядовито прошипел ближайший пациент и отвернулся от книжки. – Сам не знает ни хера, нам сует. - Не хочешь – не надо, не заставляем! – Книжку тут же подобрал Вятичев, молодой крепкий парень в тельняшке с обрезанными рукавами. Через пять минут все разгадывали кроссворды, пересыпая определения слов круто посоленной бранью. - Футболист, нападающий сборной Бразилии, на «Рэ». - Роналдо. - Хрен! Ривалдо – третья - «Вэ»! Так, нормально. ..Деталь автомата… Затвор... Так, Бывшая солистка группы «Мираж». .. И так далее, пока в кроссворде не остались «непонятные» слова. - Опера «Дежэ» Верди. Что-то букв-то многовато… Ну-ка, дальше… У, да та же малина… Бросаем, что ли? - Давай дальше. - Погодите! – Приподнялся над подушкой Гошка. – «Навуходоносор»? - Хм… Точно… Ну-ка, Гошка, давай еще… «Национальный парк в Африке» - Нгоронгоро? - Девять букв. - Се-рен-ге-ти. - Ни фига себе! Угадал! «Американское сумчатое млекопитающее» - Опоссум. - Да, Игорь Васильевич… Я охреневаю от Ваших знаний… Заполнив с помощью Гошки оставшиеся клетки, Вятичев подумал секунду и перелистнул страницу. - Ну-ка, молчите все… Гошка, деталь токарного станка, семь букв, первая «Ка»? Гошка пожал плечами. - Так, «Каретка»… Наименьшее воинское подразделение? - Не знаю. - «Расчет», пацан. «Украинская водка» Парнишка снова пожал плечами. - У-у-у, брат, - горилка, брат. - Горилка. – Сказал Усманов. – Мы ее, эту горилку… - А вот «Испанского инквизитора» ты знаешь… - Торквемада. - Где ты набрался этой херни? Книжки, что ли, читаешь? На хрена тебе это нужно? «Торквемада»… Ты с девками-то целовался? - Нет. – смутился Гошка. Мужики недовольно загалдели. - Так. Ну а что ты можешь? Мотоцикл отремонтировать? - Нет. - Велосипед? - Ну… Может быть… - «Ну… Может быть», - передразнил Вятичев. Я вот парня знаю, который на моих глазах “Чизетту”, - старье, конечно, - но он ее сам по винтику перебрал – и она поехала. А ему – тринадцать лет! Он в ПТУ пойдет, выучится на автослесаря и будет деньгу зашибать – за него любая девка выйдет. Да что девка! Девки – фигня. Его уже сейчас мужики уважают, а в армию сходит – совсем человеком станет. Гоша, только что развлекавшийся самолетиками, и чуствовавший себя наравне со всеми, приутих, задумался. Если тот золотой “пацан” – еще не совсем человек, то кто же он, Гошка? Но долго думать ему не дали. - Да… Армия – школа жизни… - протянул Усманов. Он сейчас лежал, совершенно расслабившись после метания самолетиков, и протирал ладонью правый глаз. Тут поскрипывал и издавал булькающие звуки. - После армии сразу поймешь, кто ты есть… - подключился мужик, отвернувшийся вначале от кроссворда, - с народом ты или сам по себе, к начальству поближе или как. Как с кем поговорить, кого бояться, на кого наехать – все узнаешь! - А то будешь вон, как Мокеев – с велосипеда на гравий падать! – Сказал Вятичев. Эй, Мокеев! Не служил в армии? Мокеев, высокий, нескладный мужчина в каком-то древнем больничном халате, добавлявшем ему серости, лежал, отвернувшись от всех, носом в стену. Он действительно упал с велосипеда на гравий, сильно ободрав лицо, и теперь почти всегда лежал спиной к входу, – ему был противно, как на него смотрят входящие. И компании он не подошел; над ним подшучивали, иногда достаточно зло; но дело было не в армии, – просто он был совсем серым, невзрачным, среднестатистическим. Мокеев, как ни странно, ответил. И попал в ловушку: - Ну, не служил… - По лицу видно! Через мгновение ржала вся палата. Только Гошка, сосредоточенный теперь на своей никчемности, не успел засмеяться, а потом почувствовал жестокость шутки и совсем растерялся. А мужики продолжали его грузить: - Да, бросай ты свои книжки, делом займись каким-нибудь! Лучше что-то техническое. Автослесаря хорошо зарабатывают. Военные сейчас приподнимаются, да и уважают их всегда. Или в бизнес этот пойди – башка-то вроде варит у тебя. - Суетись, Гошка, суетись! Постепенно советы потеряли конкретность и логичность, мужики стали путаться, заспорили, нужно ли высшее образование. К концу разговора Гошка понимал только, что он чего-то «должен», и ему чего-то «надо». В конце концов все утихло, да и вообще, начался обед. Медсестры ввезли на кухонных каталках подносы со щами, компотами и овсяной кашей. Мужики, перекидываясь с женщинами прибаутками, от которых Гошке хотелось закрыться одеялом, принялись за еду. Потом, когда все обеденные позвякивания и шевеления утихли, с угловой кровати поднялся тихий алкоголик Паша, невероятно худой, и слишком старо и страшно выглядевший даже для своих лет. Весь разговор он молчал, так же, как Мокеев, отвернувшись к стене. В больницу он попал после драки, в которой ему молотком раздробили обе челюсти. Во рту у него стояли две скобы-подковы, перемотанные коричневой проволокой, - они скрепляли осколки челюстей и зубы. Шатаясь, он подошел к Гошке, наклонился к нему, и ,приблизив свой страшный рот, прошептал одними губами: - Гошка, ты только не пей… |