КОНТРАСТЫ

«Не надо приходить на пепелища,

Не нужно ездить в прошлое, как я,

Искать в пустой золе, как кошки ищут,

Напрасный след сгоревшего жилья.

Не надобно желать свиданий с теми,

Кого любили мы давным-давно.

Живое ощущение потери

Из этих встреч нам вынести дано.

ИХ ЧАС ПРОШЁЛ. Они уже подобны

Волшебнику, утратившему власть.

Их проклинать смешно и неудобно,

Бессмысленно им вслед поклоны класть...

Не нужно приходить на пепелища

И так стоять, как я теперь стою.

Над пустырём холодный ветер свищет

И пыль метёт на голову мою»

Татьяна Снежина.

Ее душа кровоточила. Нет, нет! Это деликатные, но совсем не подходящие к состоянию Арины слова. Душа захлебывалась в крови, исходила беззвучным криком. Время – этот знаменитый всеобщий лекарь – бессильно переливало из прошлого в будущее поток пустых, горестных дней. Арина горела, словно на костре. Каждый день без Мариса был адом. Первая мысль утром, после выхода из мира снов, обретения сознания и ощущения собственного «я», была о Марисе, и вторая, и третья... Она думала о нем дни напролет, постоянно чувствовала его присутствие рядом. Последняя мысль, с которой засыпала, посвящалась все ему же – Марису. А ведь прошел уже год с тех, пор, как они расстались – долгий, долгий год. Мучительное лето, с метаниями, идеями, фантазиями, время, когда она еще на что-то надеялась – опомнится, вернется, просто не может не вернуться, ведь она так его любит! Слякотная осень – отчаянье, слезы, безнадежность. Летаргическая зима, временная смерть. Весна как-то взбодрила Арину, придала ей силы. Увы, активизировалась и страшная черно-бордовая воронка в ее душе, именуемая любовью. Только что же это за любовь, если приносит такие муки?

- Это не любовь, это самоистязание! – ужасалась ее любимая подруга Ангелина.

Арина понимала все сама. Любовь не вгоняет в черное отчаянье, не закрывает весь мир, не уничтожает яркие краски жизни. Наконец, просто не может длиться так долго – без встреч, отношений, поощрительных призов… Не любовь, болезнь. Причем хроническая, безнадежная, неотвязная!.. Какая-то вялотекущая смерть. И нет исхода.

… Как-то Арина проснулась среди ночи в противный час «между волком и собакой». Лежала, слушала удары собственного сердца. Оно больно горело где-то в горле. По призрачно-светлой занавеске летали синие тени тополиных веток. Пустая, темная, тихая комната. Пустой, ненужный, бессмысленный мир. Для него у Арины не осталось никаких чувств, все они сосредоточились на Марисе. А Мариса-то как раз и не было. Тупик! Безнадега! Никчемность! Боль!

В мерцающей тихой темноте, с собственным сердцем в горле, Арина четко поняла: дальше гнить невозможно! Ни минуты она больше не будет так жить, ни секунды! Если есть способы убить любовь, существует обратный процесс – возрождение. Психологические заморочки, крючки – причем элементарные. Она смогла потерять его, сумеет и вернуть. Действовать, действовать!

Арина решила найти Мариса. Облегчение. А в глубине души – страх: невероятно это – счастье… Возможно ли? Что она скажет Марису? Да сможет ли вообще вымолвить хоть слово, преодолеть себя, собраться? Как же это страшно – бороться за собственное счастье... «Лучше я ему напишу»...

*** Как жаль, что в сутках всего двадцать четыре часа! Марис повторял себе это двадцать четыре раза на дню. Он летал, метался, разрывался между телефонными аппаратами, встречами, событиями, важными решениями. На бегу жевал бутерброд, любил подруг, спал, дышал… Ему нравился стремительный ритм его жизни, он заводил, стимулировал, казался, да и был – кипучей и светлой сущностью Мариса.

Он выбрался из машины, весело, от души хлопнув дверкой, и стремительно зашагал к светлому зданию мэрии. Проигнорировав, как обычно, мрачный коричневый зев лифтовой кабины, заспешил по лестнице вверх, перешагивая сразу через две ступеньки, придумывая на ходу убедительные доводы для будущей речи, которую произнесет через минуту, просочившись в нужный кабинет. Увлекшись, миновал несколько лестничных пролетов, начал брать очередной, поднял глаза…

…Ножки были – супер. «На ять» - определил он для себя, и это был потолок его оценочных категорий. Стройные, и прямые, и невероятно длинные. Их венчала условная узкая юбка. Он мгновенно оценил точеное изящество легкой фигурки, замершей наверху лестничного пролета. В спину ей било солнце, и темный силуэт излучал непонятное, но явственно ощутимое напряжение. «Охотница пантера» - почему-то пришло в голову Марису. Что-то было в ней такое, готовность к прыжку…Она сделала шаг вниз, ему навстречу, и Марис увидел ее лицо. Да они знакомы! Он, кажется, даже спал с ней… Вот повезло!

*** Арина волновалась так, что внутри у нее все свело самой реальной, колючей, искрящей судорогой. Ей было невыносимо страшно стоять на этой белой лестнице в ожидании Мариса, ей хотелось убежать, укрыться где-то, залезть под одеяло и долго дрожать. Спрятаться. От Мариса, поднимающегося сейчас к ней, от собственной бури чувств, с которой (знала!) ей не совладать… «Если мне так плохо, зачем мне это»? Но продолжала стоять, закоченев от ужаса, и, когда увидела его лицо, такое любимое, выстраданное, желанное, почувствовала настоящий ожог. «Ожог ненависти»? Нет, конечно, нет! Любви. Просто все смешалось у нее в душе, все жгло, и бурлило, и пылало. От этого путались эпитеты. Он поднял голову, и узнал ее, и улыбнулся… На негнущихся ногах Арина пошла ему навстречу…

- Привет, привет, рад тебя видеть… - Марис, как на грех, забыл ее имя. Может, сама скажет? Они встречались летом, и ему помнился луг, весь в цветах, синие, мягкие полосы цикория и малиновые – вездесущих колючек, и жара… А еще в то лето совершенно невероятно расцвел укроп – огромные золотистые ароматные соцветия. Они погружали в него лица, и лица тонули, щекотали кожу нежные былинки, он открывал глаза и видел смутно желтое, и жаркое, и светящееся... Она называла это – «погружение в солнце». И - ее нежные губы, земляничный сок. А имя – забылось. Странно! Красивая, в общем-то, девчонка…Он хотел пригласить ее вечером в кафе, а на уик-энд, возможно, в горы, но вовремя вспомнил, что как раз сегодня у него деловой ужин с Ритой, впрочем, не только деловой… И хотя Ритина фигура слонопотама окружена стойкой и непробиваемой сизой аурой крепкой современной махорки (сам он не курил), в области рекламы равных ей не было и нет в этом славном городишке, а посему… Ужин с моделью отпадает. Удовольствия побоку, дело – прежде всего. Такова жизнь! Но девчонка была так хороша, и ему внезапно стало жаль, что он так рационален, и больше не способен на порыв, на безрассудство, на... что там еще? А у него всего полсекунды.

- Как живешь, дорогая?

- Хорошо, а ты? – она говорила, сама не слыша своих слов, и смотрела на него напряженным, каким-то «опрокинутым» взглядом. И лицо осунувшееся, сухое, словно опаленное. «Колется она, что-ли»?

- Даже еще лучше! – пошутил он и подумал, что, вероятно, так оно и есть.

- Марис, послушай, - начала, запинаясь, говорить девушка, но он ласково приобнял ее за плечи и легко отстранил с дороги: «Некогда, некогда, малыш, позвони мне на днях»… И тогда она вложила ему в руку светлый конверт и бросилась вниз по лестнице. Волна легкого аромата нежно коснулась его лица и понеслась за ней вдогонку. Духи «Ночной дождь» - машинально определил Марис. Ну и ну! Он спрятал конверт во внутренний карман пиджака и тут же позабыл о нем.

...Выйдя из Ритиного подъезда в предутреннюю влажную свежесть, Марис еще раз с удовольствием прокрутил в памяти их разговор, весьма пикантный и продуктивный, и ее полуобещания, и то, что случилось потом... «Куда ты денешься, голубка? Ну набей, набей себе цену, ты это делаешь классно»! Осознание собственного умения выбирать правильный и самый краткий путь к целям (весьма и весьма серьезным) в бурливом океане реальности привело его в чудесное настроение. Внезапно ему представилась случайно встреченная сегодня, нет, уже вчера, девчонка на лестнице... Она его разволновала – еще бы, такая красотка! Впрочем, никуда она не денется! Марис самодовольно улыбнулся, вспомнив ее взгляд, как ему теперь представилось, весьма и весьма горячий... Он чертовски хорошо «чувствовал себя в собственной шкуре».

*** «Я люблю тебя, я так люблю тебя, я люблю тебя безумно. Утром, просыпаясь, я думаю о тебе, и днем – каждую минуту, каждую секунду, что бы я ни делала, ты целый день со мной, а вечером я засыпаю с твоим именем. Я не вижу других людей, их просто нет. Ты – все для меня, мне не нужно ничто в этом мире, если ты будешь со мной. Я сделаю для тебя все, что угодно, я для тебя умру. Мне так тяжело без тебя, любимый, так больно, так пусто. Мне ничего от тебя не нужно! Позволь только любить тебя! Я так устала страдать, устала жить в черном мире, жить только надеждой на встречу, которая никогда не сбывается. Я – как та женщина из Помпеи, погребенного под лавой города: «Если ты мужчина, если знаешь, что такое любовь, пожалей меня, не говори нет!» Пожалей меня, Марис, не говори мне – нет!»

Ну и ну! Марис откинулся на спинку кресла и вдруг пожалел о том, что не курит. Ему прямо таки требовался этот банальный жест – закурить сигарету. Марис был в замешательстве. Душу пронизывали неприятные ознобные струйки, поднимающиеся непонятно откуда, из неведомых глубин, наличия которых Марис в себе и не предполагал. Девчонке напрочь снесло башню, это же очевидно! Хорошо еще, что он никуда не пригласил ее, не успел. Есть на свете Бог! Нет, нет, никаких африканских страстей ему на фиг (он употребил более крепкое выражение, хотя это тоже не входило в его привычки. Как она его выбила!) не нужно. Он их недостоин! Да-да, именно недостоин. Он непременно объяснит ей это – как-нибудь поделикатней. Внезапно он вспомнил ее лихорадочный, жалкий, как у какой-то бездомной собачонки, и одновременно жадный взгляд... Словно поглощающий его, Мариса. По крайней мере, стремящийся поглотить. Маньячка! Женщина с таким взглядом на все способна. Она может осложнить ему жизнь, она ее уже осложнила! Ему стало неприятно, до жути неприятно – ознобные струйки в душе превратились в ледяной поток. «Почему это должно было случиться именно со мной»?

Чтобы убрать из души пакостную ледяную лужу, Марис набрал пришедший на ум первым телефонный номер – Юли, продавщицы из овощного киоска. С ней все просто, она и слов таких не знает...

*** Он не звонил. Арину лихорадило. Она не могла ни есть, ни спать. В магазине, куда затащила ее Геля, Арина не смогла выстоять в очереди и десяти минут. Некоторое облегчение приносила лишь быстрая ходьба. «Теперь он уже прочитал... Что он чувствует?! Обрадовался? Приятно ведь, когда тебя любят, это не может быть неприятным? Почему не звонит? Он рад был меня видеть, я прочла это по его глазам!» Прогнозы Гели были пессимистическими (хотел бы встретиться, давно бы позвонил!), но она, видя состояние Арины, держала их при себе. Подруга напоминала зомби, или робота, у которого лишь одна программа. Беда в том, что в отличии от железяки-робота, она еще и бесконечно страдала. По кругу, по кругу. Марис, Марис, Марис! Гелю уже тошнило от этого претенциозного имени. Ей было жаль Аринку, и обидно за нее, и немного противно – ну как можно доводить себя до подобного состояния, впадать в такую зависимость, давать кому-то над собой такую власть?! Ей хотелось колотить, трясти, щипать Арину: очнись, очнись! Вернись! Ты ведь тоже есть, и независимо от него, ты существуешь сама по себе! Но до Арины ничего не доходило в ее аду. Арина горела.

...День, два, неделя. Смерть в душе. Потом надежда – а может, он в командировке, недоступен? Лихорадка. Наконец, Арина решилась – хватит этой пытки! Затаив дыхание, словно и не дыша вовсе, она набирала номер Мариса. Как страшно, как страшно, Господи, но надо идти до конца! Его голос, любимый, знакомый, родной.

- Марис!

И молчание в ответ, тяжелое, гнетущее, настороженное.

- Марис, это я, Арина... Марис, я скучаю по тебе..

Тишина, тишина...

- Я хотела бы встретиться...

Секунда замешательства, и гудки! Короткие, злобные, окончательные – самый страшный звук на свете. Арина стоит у телефона в коридоре, и в трубку ее расстреливают гудками – долго-долго. Ее любовь не нужна Марису. Все кончено.

... Арина пьет водку. Наливает половину чайной чашки и пьет большими глотками, страшно торопясь, захлебываясь, боится, что стошнит. Противно ужасно, но даже это – отвлечение. От той боли, которую вбили в ее душу короткие телефонные гудки, от собственной проклятой души. Уйти, уйти от нее, обмануть боль! Вот, сделано! Арина сидит на светлом полу на собственной кухне, смотрит, как за окном в теплом июньском воздухе танцует переливчатый тополиный пух... Водка не действует – боль не притупляется. Арина наливает еще – больше, гораздо больше половины маленькой фарфоровой чашечки. Горячий, противный, «тупой» вкус с явным нефтяным оттенком – Аринка дешевку с прилавка ухватила – не было у нее сил выбирать, да и знаний таких нет. И мир меняется! Вокруг Арины меняется мир, вернее, меняется сама Арина – она становится равнодушной, и легкой, и все-все может! Арина смеется, она наконец-то свободна и счастлива, она – хозяйка собственной жизни, а Марис не имеет в ней никакого значения... Он существует, и чем-то занимается, и едет с кем-то этим ласковым днем в своей прекрасной машине, но Арину это больше не волнует, вообще не касается. Прекрасный, теплый мир окружает ее, мир всеобщей любви и радости, Арина наконец-то отдохнет здесь и станет сильной.

И тут пол, встав вертикально, больно бьет ее по лицу...

 

*** Марису иногда казалось, что на улице он видит Арину. Он быстро отводил глаза, сворачивал в сторону. Какой еще пакости ждать от этой сумасшедшей? Черт бы ее побрал с ее любовью! Ей как-то удалось нарушить равновесие его идеально сбалансированного мира – Марис перестал чувствовать себя естественно. Реальность словно сместилась на какую-то неуловимую долю градуса. Все стало чуть-чуть дискомфортно, а Марис не привык к дискомфорту. Он жил постоянно в ожидании нападения. Она нападала, а он убегал, она – охотник, а он, получается, дичь?! О, как же это его бесило! Будь она проклята, эта мерзкая девчонка, будь проклят тот миг, когда он обратил на нее внимание. Марис решил больше не уклоняться от встречи, если она еще где-нибудь там «мелькнет». Разобраться, потребовать, чтобы она оставила его в покое. Что ей, мужиков мало? А на него пусть не рассчитывает! Он ее, по правде говоря, видеть больше не может.

Так, убегая-догоняя, не понимая друг друга, не умея быть счастливыми и понять друг друга, наши герои двигались в осень...

*** Встреча состоялась, но прошла она совсем не так, как это представлял накрутивший себя раздраженный Марис. К нему пришла не опостылевшая, доставшая его (больше в воображении) Арина, нет, на его пороге возникла очаровательная, светлая, мягко улыбающаяся Геля. По правде сказать, она и сама осознавала нелепость своего визита, в чем призналась Марису откровенно и сразу. Он быстро кивнул: да, да! Но Арина так несчастна, она, Геля, просто не может больше смотреть на это самоистязание. Не может ли он встречаться с Ариной иногда, просто как друг? Тут Марис глянул укоризненно, и она замолчала... Оба понимали, что подобные дружеские встречи – из области фантастики, а в реальной жизни просто невозможны. Не выдержит долго Арина в роли «друга», а для Мариса эти встречи станут просто тягостной повинностью. «Я боюсь за нее, она сходит с ума! Ты ей необходим» - Геля произносила слова и сама чувствовала, как они неубедительны, и что Марису нет никакого дела ни до страданий Арины, ни до самой Арины – сойдет она с ума, будет жить, или умрет, ему-то что? Ни тепло, ни холодно. Она была эпизодом в его жизни, прошедшим и забытым, и не его, в общем-то, вина, что ее заклинило на этом эпизоде, что она продолжала бесконечно крутиться в нем и жить только им. Он не изверг, не злодей какой-то, он самый обыкновенный, обычный человек, и он идет вперед. Арина ему не нужна. Он открыто посмотрел Геле в лицо. «Она должна это понять». Геля вздохнула. То же самое, и даже теми же словами она говорила Арине много раз. «Ты не нужна ему, в его жизни тебе нет места». Арина молчала, и только смотрела на Гелю измученными, красными, больными и дикими глазами. «Но раньше, раньше он меня любил, он был рад меня видеть! Куда же делась его любовь? Почему умерла»? То, что Арина сама уничтожила ну не любовь, конечно, а просто хорошее отношение к себе Мариса, Геля Арине втолковать не могла. Арина не воспринимала. Снова вспоминала его слова, и взгляды, и поступки из прошлого. Его нежность, которая умерла, его благородство и щедрость, его присутствие рядом. Все – мертвое, все – в прошлом. «Скажи ему, что я не собираюсь осложнять его жизнь. Обязательно скажи! Я хочу только любить его»! Марис покачал головой – он все это именно так себе и представлял. Тягостный, беспредметный разговор о тягостных, больных чувствах. Марис смотрел на полную шею Гели, изучал пристально прекрасную линию ее груди и плеч...

- Геля, пойдем в кафе?

Геля подумала об Арине, о том, как та ждет ее возвращения, вжавшись в уголок дивана, а в глазах - горькая мука и уже нет слов... «Ну и козел же ты! За что тебя любить, такого козла»?! Возвращаться ни с чем домой к Арине (которая вопреки здравому смыслу все же надеется на успех ее, Гели, визита) и снова погрузиться в горячую бездну ее страданий было невозможно тяжело, да что там! - просто невыносимо...

... И они отправились в кафе.

*** В комнату вкрадчиво вползли сиреневые сумерки, и Арина поняла, что Геля не вернется. Сегодня, по крайней мере. Поступок подруги не очень поразил и даже взволновал Арину. Вероятно, просто потому, что даже у страданий есть предел, и Арина была уже близка к нему. Каплей больше, каплей меньше. Итак, Геля не пришла. Арина без всяких угрызений совести забралась в аптечку в ванной комнате – там Гелина бабушка хранила свое снотворное. Арина взяла в руки почти полный пузырек. «Если жизнь – только беспрерывная жгучая мука, зачем она вообще нужна – жизнь»? Это было логично; а Арина весьма ценила интеллект. Она решила, что никто никогда не найдет ее тела, она просто исчезнет, исчезнет – и все. Определенность и возможность действовать несколько успокоили и даже взбодрили ее. Было уже совсем темно, когда Арина осторожно прикрыла за собой дверь квартиры Гели...

...Арина шла по дороге, хоженой-перехоженной и знакомой с самого детства – в лес, расположенный сразу за городом, называемый Курочкиной горой. Здесь они с бабушкой собирали грибы, маслята, здесь ей был знаком каждый куст. Она решила, что уйдет подальше, насколько сможет, найдет местечко поукромней... А там и зима наступит. И никто никогда ее не найдет. Она не чувствовала сожалений, была полна решимости... Вот квартал одноэтажных коттеджей в тихих садах, место, где она так мечтала жить (с Марисом?! Нет-нет, изыди, сатана!)... Вот ярко освещенная заправочная станция – Арина обошла ее широким полукругом – встречи с людьми не входили больше в ее планы. Город закончился, скрылись мерцающие огни. Арина осталась наедине с темнотой, шепотом листьев, ветром. Справа чернели заброшенные сады, впереди – железная дорога, освещенные желтые окна маленького домика на переезде. Теплый свет выхватил из темноты узкую дорожку, клумбу под окном. На ней смутно угадывались, а скорее, вспоминались, прекрасные душистые флоксы и еще какие-то темные осенние цветы. «Мой ангел-хранитель мне дарит цветы, печальные флоксы осеннего лета»... Арина миновала переезд. Ей стало холодно (а она всегда плохо переносила холод!), и, чтобы не страдать еще и от него, Арина открыла пузырек с таблетками и, высыпав их на ладошку, принялась есть по одной, как конфетки. Таблетки, действительно, были в сладких оболочках. Она пробралась мимо чужих садов к крошечной речке, которую раньше они переходили по узкой трубе с перилами. Арина боялась, что труба разрушилась, но все оказалось на месте, словно они с бабушкой собирали здесь грибы вчера. В призрачном лунном свете она легко миновала последнее препятствие. Здравствуй, лес! Перед Ариной – знакомая широкая просека, ровные ряды лиственниц, черные силуэты на фоне темного неба, и светлые листья низкого кустарника, солнечным днем, вероятно, золотые... У нее закружилась голова, и нарастающий звон в ушах тоже весьма отчетливо дал понять, что так далеко, как мечталось, ей не уйти. Ну и пусть! На берегу, среди камней, Арина заметила шалаш из густых еловых ветвей. Вот и домик для нее. Арина забралась в шалаш, высыпала в рот остатки «леденцов». Внутри шалаша обнаружилось что-то мягкое, кажется, телогрейка. Арина улеглась у входа лицом вверх, от ее постели пахло смолой и дымом. Холод отступил. Небо было синим, и близким, и звездным. Арина раскинула руки, и оно распахнулось ей навстречу...

... А боль – просто один из путей к истине...

*** Витька Розов все-таки сумел, наконец, незаметно стащить револьвер старшего брата Кольки, завалившегося вчера в родной дом в дымоган пьяным в компании таких же, как он, звонких от алкоголя железных буратин. (Николай удачно и не без пользы для родной деревни внедрился в одно из щупалец местной мафии). Виктор давно мечтал о краже, все распланировал. Они с Ромкой (верный друг и сосед Роман был, само собой, в Витькины честолюбивые мечтания целиком посвящен, и горячо одобрял, и тоже с нетерпением ждал визита Кольки). А тот все не ехал... Наконец пацанам повезло. Тяжелая рукоятка буквально жгла Витьке руку. Сейчас, сейчас! Он едва дотерпел до рассвета, свистнул Ромке и помчался в сторону леса...

...Она лежала у входа в их шалаш и тяжело, мучительно дышала, как больная загнанная лошадь. Таблеток в пузырьке бабушки Гели оказалось слишком много, они вызвали рвотную реакцию, и это спасло Арине жизнь. Ромка, задохнувшийся сначала от неожиданности и ужаса, вздумал было заорать, но Витька резко и отрывисто приказал ему заткнуться. Заткнуться и бежать назад в поселок, и по Колькиной мобиле вызвать «Скорую помощь». Ромка повиновался беспрекословно. Сам Витька, отбросив револьвер в сторону, осторожно подхватил Арину за плечи, вытащил из шалаша и брызгал в лицо ледяной водой до тех пор, пока она не открыла глаза. Несмотря на синюшные тени на лице и запекшиеся, черные губы, она по-прежнему была тревожно, зовуще красива. Девушка попыталась сесть, и Витька помог ей, он сбегал в шалаш за фляжкой с травяным чаем и Арина сделала несколько глотков.

Потом они просто сидели на берегу и смотрели, как по черной студеной воде уплывают в неизвестность золотые и палевые листья. Было зябко и по-осеннему прозрачно. Начинался новый день.