По обе стороны стекла

 

Радио молчало. Субботняя уборка в Тониной комнате подзатянулась. Письменный был стол завален какими-то книгами, брошюрками, все содержимое тумбочки – на полу: карандаши, пастель, краски, фотопленки, исчирканные листочки и тетрадки. На диване возвышалась гора эскизов, холстов и картин, а вершиной служили несчетное количество альбомов и бумажных пакетов с фотографиями. Отдельно от других стоял на фортепиано портрет страшного человека.

Ветер по-прежнему с неимоверной силой нес осенние листья и редкие капли прямо в окно. Холодные струи воздуха пролезали под балконной дверью и шевелили разбросанные бумаги. В опустевшей комнате тихо и сумрачно.

Рядом со странным портретом стояла фотография. С нее игривыми ясными глазами смотрела загорелая, худенькая, маленькая девушка с длиннющими светлыми волосами, очень симпатичная и изящная. Тонечка училась на втором курсе Мухинки и ходила на курсы художественной фотографии. Последнее она любила больше всего. Новое хобби прилично разоряло несколько раз в месяц родителей. Еще Тонечка любила слушать радио и часто напевала что-нибудь, любила танцевать, но на дискотеки не ходила, так как была необщительна и склонна к одиночеству, под настроение писала стихи.

В прошлое воскресенье, неделю назад, вечером ветер уже начал усиливаться, а в понедельник чуть ли не с ног сносило. Передали штормовое предупреждение: синоптики обещали смерч. Тонечка никогда не видела и боялась буйства стихии: при очень сильном ветре ей даже казалось, что балкон вот-вот оторвется и улетит. Но любопытство оказалось сильнее. От страха не осталось и следа. Она села у окна с уже приросшем к ней фотоаппаратом. С седьмого этажа хорошо было видно, как с залива надвигается туча, а под ней серая воронка. Листья и какой-то мелкий мусор носились через все небо, в подъезде гулял ветер.

В таких условиях магнитофон отказывался «ловить» радио, Тонечка поставила кассету. Вскоре музыка еле перекрывала завывания ветра, но себя-то она слышала, в голове вертелось:

 

Я довольно молодой бог,

И, возможно, у меня опыта нет,

Но, девочка моя, я помочь тебе бы мог

И пролить на жизнь твою солнечный свет…

 

В этот момент ей пришлось отвлечься и отложить свой «Nicon». Видимо, где-то порвались провода, и Тонечка отправилась на поиски свечки. Через некоторое время, освещенная дрожащим огоньком, она опять стояла у окна.

Неожиданно что-то большое ударило в окно и остановилось напротив нее. Тонечка бросила удивленный и испуганный взгляд и резко отвернулась, словно получила пощечину.

Она себя успокаивала, что это птица, но краем глаза видела, что Он еще там. Тонечка медленно опустила свечку на стол, собралась с духом и повернулась. Иная бы завизжала и умчалась в глубь квартиры звонить в милицию. Но Тонечка стояла в оцепенении без единой мысли, так как все они, даже самые глупые и сумасбродные, вмиг улетучились.

Она опомнилась, когда мертвенно бледное лицо стоявшего, как ей казалось, трупа слегка улыбнулось красивыми черно-красными губами. Абсолютно черные длинные вьющиеся волосы, черные брови и блестящие как смоль глаза притягивали взгляд и сковывали Тонечку так, словно она окаменела и простоит столько же, сколько стоит Стоунхендж. Он кивнул головой в знак приветствия, Тонечка машинально схватила фотоаппарат и щелкнула раза три, и то не по правилам, через стекло. Когда она положила Nicoшку, Его уже не было. Тонечка еще долго неподвижно стояла у окна. Она, кажется, догадалась, кто Он.

После Тонечка хотела посмотреть телевизор, но вспомнила, что нет света, пыталась читать при свечке, но было слишком темно. Наконец она забралась в теплую и мягкую кровать, но та казалась какой-то неуютной. Уши раздирал адский, бешеный вой, казалось, что кто-то стучит в окно, бьется об него, надоедливо и зловеще скрипела вторая балконная дверь, играя на нервах, как старая скрипка. Тонечка вертелась с боку на бок, укутывалась с головой в одеяло, но было душно и жарко, она сбрасывала его, и опять в уши врезались жуткие звуки. Тонечка порывалась закрыть дверцу, но боялась вылезти из своего убежища и опять оказаться у стекла.

Весь вторник она ходила с мешками под глазами, сонная и бледная. Сегодня Тонечка легла раньше, чем обычно, но около полуночи проснулась, будто по будильнику, и на свое удивление, спать не хотела. Занавеска немного колыхалась от ветра. Она встала, чтобы плотнее закрыть балкон.

Сегодня высокая атлетическая фигура ярче выделялась из ночи. Большие черные глаза приветливо улыбались, устрашающе выделяясь на белом лице. Тонечка оказалась права, это действительно был Он, но не такой, как обычно говорят: половина лица молодая, половина - старая, с разными глазами, с рогами и т. п. Он чем-то даже нравился Тонечке, но она боялась, и поэтому, душила это в себе.

Он позвал ее поближе, поднял руку в белой перчатке и приставил ладонь к стеклу. Тонечка сделала то же и опустила глаза. Она не могла потом вспомнить, сколько времени они так общались, но тогда в голове вновь зазвучало:

 

Отчего же ты молчишь вдруг!

Посмотри в его глаза и не робей…

 

Тонечка увидела, что Он отходит от балконной двери и зовет ее. Она уж было схватилась за ручку... В голову стукнула дурацкая банальная фраза "дьявол-искуситель", а Он звал ее и нравился ей еще больше, чем раньше. Тонечка переборола себя … и закрыла вторую дверцу. Перед тем, как рука дернула занавеску, она увидела оскорбленно-злобное лицо и черные, дикие глаза. Тонечка все же зашторила окно и неожиданно для себя начала плакать. Она не спала всю ночь.

К пяти часам утра ей надоело вертеться с боку на бок и пытаться уснуть, считая выдуманных слоников. Все равно надо было доделать пару рисунков. Голова болела и кружилась. Кажется, Тонечка даже похудела, лицо осунулось и побледнело еще больше. Она села за стол и опять провалилась то ли в сон, то ли в себя. Что-то белое мелькнуло в щели между шторами. Она резко вскочила, ударившись при этом об стол, и бросилась к окну. Он стоял на коленях, опустив голову. Тонечка и боялась, и радовалась. Она постучала по стеклу, и Он поднял грустные, утомленные, но счастливые и добрые глаза. Тонечка приложила обе ладони к ледяному стеклу и кивнула Ему. Своими черными, глубокими глазами Он погладил ее пушистые, еще не причесанные волосы, ввалившиеся щеки, потом соединил свои руки с ее, все терзая себя за вчерашнее проявление мерзкой, уже ненавистной ему, дьявольской природы.

Некоторое время они стояли так, глядя друг другу в глаза, улыбались, даже смеялись, сами не зная чему. Вдруг Он вздрогнул. В глазах выразилось какое-то смятение, испуг и горе. Он понимал, что происходит, сейчас Он был готов сделать с собой все, что угодно, лишь бы не существовать, Он хотел бы уйти из жизни, но понимал, что обречен на вечность. Он мучительно улыбнулся, через стекло поцеловал Тонечку и очень мило пошагал пальчиками в знак, что Ему пора. Она быстро нарисовала сердечко на запотевшем от ее частого и горячего дыхания стекле.

В среду Тонечка не пошла на лекции, наверное, впервые в жизни. Она долго лежала и думала, как такое случилось, но не могла растолковать себе. В душе было то же самое, что если бы в рот положили одновременно конфету и перец, - она не знала - счастье это или горе, радоваться ей или плакать. Остановить Его было жестоко, остановить себя - невозможно. Чувство не отпускало их из своих сетей.

Тонечка с нетерпением ждала ночи. Когда Он пришел, она начала скакать от радости, смеяться, как ребенок, и плакать. У Него был истерзанный вид: кажется, Он похудел, лишь где-то на донышке радовались, глядя на Тонечку, черные глаза. Он взял себя в руки и улыбнулся в ответ, зная, что это последний раз. Она провела рукой по Его черным локонам, по белой щеке и прижалась к Нему еще крепче, находясь по другую сторону… Он целовал ее волосы, щеки, губы, шею, острые плечи... через стекло. Им казалось, они совсем близко, что танцуют, чувствуют друг друга, что нет этих холодных, ледяных, стеклянных миллиметров… Они провели так всю ночь.

Тонечка была счастлива и боялась потерять это чувство. Мешал радости лишь неизбежный результат пятичасового стояния около балконной двери – у нее поднялась температура, и сильно болело горло; еще что-то тревожило, беспокоило и без того усталую душу.

Предчувствие оправдалось. В ночь на пятницу 13-ое Он не пришел. Тонечка пила кофе, металась по комнате, словно по камере, начала было молиться, но, опомнившись, сорвала с себя крестик и со злостью швырнула его, потом выбросила все иконки, даже семейную реликвию – прабабушкиного Николая-Чудотворца. Сегодня сам Бог велел бы Ему прийти. Чертова дюжина! Она понимала, что если Он не пришел, то больше не вернется никогда, но отказывалась верить.

Утром в пятницу Тонечка выглядела болезненно и убито. Она долго рассматривала фотографии, альбом за альбомом, потом свои картины, законченные и нет, позже неторопливо листала какие-то тетрадки. Тонечка словно что-то искала или вспоминала. Вечером она проявила пленку, что была в Nicoшке, и напечатала фотографии, после что-то рисовала, медленно и старательно. К полуночи обессилевшая от голода, бессонницы и горя, худенькая, больная, она лежала на неубранной еще со среды кровати, неподвижно и апатично глядя в потолок. Слезы, как редкие дождевые капли, катились из ввалившихся, но широко раскрытых, застывших глаз по бледным щекам, по искусанным, сухим губам, падая на подушку и на волосы, весело отблескивая от лампочки. Любимая, надоевшая песня опять всплыла в памяти:

 

...Он, конечно, одинок, так же как ты.

Где-то далеко летят поезда,

Самолеты сбиваются с пути,

Если он уйдет - это навсегда,

Так что просто не дай ему уйти!

 

Тонечка открыла балконную дверь. По-зимнему липкий, ледяной воздух ударил ей в лицо. Она немного постояла и ушла к Нему.

В ночь с пятницы 13-ого октября на субботу 14-ого октября 2000 года Тонечки не стало. На фортепиано рядом со странным портретом страшного человека и ее фотографией нашли также пару темных, явно испорченных снимков. Тонечка была очень хорошим фотографом, почти профессионалом, покупала дорогие пленки и очень берегла каждый кадр. Как могли получиться эти фотографии, никто не знал.

 

 

Октябрь 2000