Послал Господь кусочек сыру. Наконец-то вырвался из ада кромешного в Лазаревское, на берег Черного моря. Тишь да гладь, да каждая проходящая… смотрит полуголодными глазами. Короче, стеснения засунь в тепленькое место, выбирай. И начинай работать. Теперь на благо обесточенных родных телес. Ну, а коли так, об чем речь.

На второй день, на танцах при санатории "Тихий Дон", уже вминался в мя-ак-кую такую, длинноногую, прыгучую. Гут-тапер-чевую. Как стемнело, приглашение получил в отдельный санаторный номер - молодая женщина оказалась коммерсантшей с перспективами. Не через парадный вход - тогда строго было, вахтеры документы требовали. Через окно на третьем этаже. Сам я всегда в частном секторе норку снимал. С приводом подружки проблема. И тут оказия. Но, не привыкать. Зашел с тыльной стороны здания, засек балкон, с которого пассия платочком помахала. Принялся кумекать, с какого дерева перескочить за перила легче, какой сук отрос посолиднее. Не успела перемешанная со звездами ночная круговерть на землю шмякнуться, облапил нужный ствол и с натугами закачался вверх.

Сук оказался прочным. Скользковатый, расползанный, зато до самого балкона. И пассия за шиворот подхватила. Кувыркались всю спальную часть дня. Про выпивку едва не забыли. Раненько утром пришлось уматывать тем же путем - уборщицы железом загремели.

Так продолжалось несколько дней. Потом женщина призналась, что билет на поезд куплен, пора возвращаться на работу. Жила в Азове, едва сотня километров до моей областной берлоги. Перед отъездом разоткровенничалась, мол, успела привыкнуть, не ведает, что дальше делать. Я ляпнул, чтобы по моем прибытии приезжала ко мне. Дал координаты с обещанием вернуться через неделю. Мол, сам от любви сгораю. И если бы не море…

Она уехала в полдень, а вечером я обхаживал татарку, что ли, не то пермячку. И снова проторенным путем - по дереву. Теперь на пятый этаж, зато на всю кромешную ночь в двуспальной комнатенке. Соседку минутной подружки тоже где-то черти строгали до появления талии.

Не прошло пары дней, на прибрежном бульваре заметил первую пассию, охотничьей собакой обнюхивающей каждого проходящего мужчину. Местного адреса не давал. Мало ли что. Наблюдать пришлось тоже пару дней, меняя места купания. Пассия пропала, как возникла. Красивая, дрянь, в джинсах в обтяжку, в кофейной кофточке навыпуск. Под загар. Да кто бы сомневался, что южанки не в сто очков! Это северянки…Но телеса, чтобы не ржавели, ублажать необходимо в полную прыть и постоянно.

Отпуск закончился быстрее быстрого. Приехал домой, в ящике несколько писем. Все от лазаревской нее. Сомнения в душу закрались. Нормальная ли? Говорила, что в Польшу, в Турцию, в другие страны мотается. По челночным делам чуть не в Пакистан заоблачный. Магазин открыла, второй собирается. Когда деньжата появятся, уедет в одну из развитых стран. Здесь, мол, лишь стартовая площадка.

Вечером звонок. И долгий неприятный разговор. Ни деньги большие, ни перспективы меня не интересовали. Да хоть в Америку. Не мешали бы делом заниматься - рисовать на чем угодно и где угодно недоразвитыми мыслями. И еще одно. Она моложе на пятнадцать лет. Красивая бизнесвуменша. Пусть ищет красавца в круге своем.

Ушла. Заплаканная, сгорбленная. Длинноногие, когда горбатятся, такие нескладные.

Через год недалеко от дома иду по краю тротуара. После очередной попойки голова раскалывается. По проспекту движение автомашин сумасшедшее. Гарь, вонь. Как назло, рядом поросячий визг тормозов. Морду перекосил, сплюнул и подался к пивной, к какой путь держал. Сквозь паутину мыслей слышу, вроде меня зовут. Осторожно оглянулся - красавица дверцей "Лэндровера" щелкнула, ко мне направилась. Походка раскованная. Туфельки фирмовые джинсы в обтяжку, кофточка под цвет лица - кофейная. Морской загар от липовых за версту отличишь. На этот год у меня об отдыхе мысля не проклюнулась. Но о пагубной привычке задумываться начал. Короче, напротив остановилась. Леди Макбет Вестминстерского уезда. Рука в кармане, на пальце другой ключ с массивным брелком крутится. Знакомая до чертиков, а вспомнить не могу. Она усмешкой сочувствия каасовские губы расклеила, спросила, мол, бабки имеются? Я по худой ляжке похлопал, улыбку скорчил, типа, одна греметь не будет. А две гремят не так. Она, садись, мол, подкину. Я показываю, да вот, рядом. Не пойдешь? Нет, уже пришел. Дошел, спрашивает? Киваю. Вижу, слеза на реснице блеснула. До сих пор, говорит, не могу забыть. Ба-атюшки светы, радость какая. А я вот вспомнить не в состоянии. Да, да, соглашается. Быстренько черкнула на бумажке и с баксами мне в руку. Круто повернулась к машине. Стою как оплеванный. За нищего, что ли, приняли? Скомкал вложение и хвать об дорогу. Подался к пивной, злой как собака. Мимо "Лэндровер" неслышно пропел. В тот момент он мне сто лет не снился.

Теперь хотел бы иногда, чтобы приснился, да поезд ушел.