Тягуче, медленно – но тем не менее верно – пруд высыхал. Первой об этом заподозрила Квакуша, в последнюю полную луну. Плюхнулась она в воду в любимом своем ныряльном местечке – и о дно пузиком пребольно приложилась. Что такое? Раньше здесь было определенно глубже. Неужели местом ошиблась? Квакуша вынырнула: нет, оно самое, вот и три опознаватель-ные кувшинки, и береза с раздвоенным стволом на берегу. Значит… значит, воды убыло. Тревога забилась в груди лягушки.

К вечерним комарам уже все обитатели пруда были в курсе, что их водоем, кажется, высыхает. Добровольные бригады тритонов, жаб, лягушек, головастиков, водомерок, червей-волосатиков, стрекоз, жуков, гусей, гагар, карпов, лещей и даже лентяев-сомов панически делали замеры и вдоль, и поперек, и в окружности, в глубь, в высь, спорили, едва не кусались. Страшное подозрение подтвердилось: пруд обмелел, мелеет и сейчас. Вскоре уже и невооруженному глазу это стало заметно. А это означало конец – конец всем жителям водоема. Но реки пролитых слез уровень воды почему-то не подняли.

Одна старая жаба решила спасаться бегством. Через два дня ее, совершенно обессиленную, приволок на пруд незнакомый бобер.

– Ух! – скинув со спины тяжелую ношу в воду, вытер он вспотевший лоб. – Понесло куда, бешеную!

И опершись на свой «лопатой» хвост, Бобер поведал невеселые новости.

Оказалось, и все соседние болота и пруды катастрофически быстро мелеют. Люди из города решили, осушив их местность, построить громадный завод по производству кирпичей. Установили длиннющие насосы, которые с чавканьем всасывают воду и по трубам гонят ее в далекую реку, где живет Бобер. Река загрязнилась – жить невозможно ни бобрам, ни рыбам, ни лягушкам, ни прочим, но людям до того дела нет: так они увлечены заводом. Речные жители разбежались-расплылись в поисках лучшей доли. Остались лишь немногие, в том числе и колония бобров, но и те лишь пока не подыщут себе сносного – и главное, тихого – местечка для жизни.

– Вот и бродим по окрестностям, ищем, – закончил Бобер свой рассказ.

Пораженные обитатели пруда молчали, лишь птица с гордым названием гоголь возмущенно крякнула и затихла.

Но вот вперед прыгнула Квакуша:

– Слушай, Бобер, – предложила она, – а что, если бы ваше семейство соорудило плотину и временно направило реку на эти насосы?

– Зачем? – не понял грызун.

– Река сметет их, и уровень воды перестанет падать, – ответила наша умница.

Одобрительно заквакали лягушки, с уважением к такой дельной мысли кивнул усами старик-сом, и даже несмышленые комарики зажужжали радостно.

– Ну уж нет, голубушка, не столкуемся! – разбил оживление Бобер. – Моя семья не согласится!

– Но почему?! – пораженно воскликнул пруд.

– Люди. Люди всегда нас травили, гнали, уничтожали. Видите, – он провел лапой по своей блестящей на солнце шерстке, – шерсть эта дорогого стоит. Сейчас нападки – тьфу, тьфу, тьфу – прекратились, разве что браконьеры шалят, и мы не хотим вставать на пути людей, злить их. Люди всегда найдут способ отомстить.

– Я пойду с тобой! – не раздумывая сказала Квакуша. – И уговорю твоих родичей!

– Ха! Будут они слушать какую-то бесхвостую амфибию!

– Между прочим, хвост у нас есть, просто его не видно! – с гордостью ответила наша лягушка. – Завтра на рассвете – в путь!

Бобер махнул хвостом – дескать, как хочешь, настырная, все равно толку не будет.

Наутро они и отправились. Путь был не близок и нелегок. Да и рассудите сами: воды днем с огнем не сыщешь, личинок, червей и улиток – а ими в основном и питаются лягушки – тоже где достанешь; лишь изредка удавалось ослабшей от жары и усталости Квакуше схватить зазевавшую-ся мошку. Бобру с едой было полегче – корней нароет, коры осины и ивы пощиплет, листьев пожует. Шли по лесу, тихо, чтобы не возбудить нежелательного любопытства со стороны врагов, ведь лягушка – лакомый кусочек для норок, хорьков, ласок, горностаев, барсуков, выдр, и даже волки, лисицы и медведи ею не брезгуют набить свое ненасытное брюхо; и это не считая птиц: тут тебе и канюк, и коршун, и ястреб, и многие другие, причем могут растерзать не ради пищи, а так, потехи ради. Опасно быть лягушкой! Бобру же перво-наперво следует остерегаться росомах, рысей, выдр, лисиц и бродячих собак.

На закате третьего дня добрались до речки. Запах был как на помойке, вода – премутная, с плывущими в изобилии чешуйками, перегнившими веточками и неподдающейся определению своего состава грязью. Хатка бобра была самой видной – три метра в высоту и пять – в основании. Нырнула Квакуша вслед за Бобром, и подводный тайный ход привел ее в это хитроумно устроенное жилище.

Лягушка сначала сробела, увидев вереницу голов с выделяющимися резцами, но поскольку настроены грызуны были добродушно, вскоре обрела спокойствие и здравый ум. Приведя и своих соседей, тех, кто не бродил по окрестностям в поисках подходящего жилья, Бобер поведал о замысле Квакуши. Не желающие покидать насиженных мест и оттого с переливчатой грустью в глазах, бобры идею незваной гостьи все же не приняли, и были они решительны.

Квакуша долго спорила с грызунами, напоследок сказала:

– Знаю, чем для вас грозит попытка пойти вразрез планам человека. Но – что станется с жителями окрестных водоемов, если вы не поможете? – Погибнем. Быть может, кое-кто и сможет, подобно вам, найти новое жилище… но как же рыбы? водомерки? головаши?.. С ними-то как быть?!. Быть может, наша затея сойдет нам с рук, быть может, нет. Но попытаться нужно!

Бобры смотрели на нее грустными глазами, затем совещались, долго – Квакуша и подкрепиться успела, и отдохнуть. Их решение было таково:

– Взаимовыручка для нас, бобров, – главное!

Работы длились больше недели. Квакушу поначалу отталкивали – мол, в сторону, мешаются тут всякие зеленые – а как увидели, что она так и сыплет полезными советами и замечаниями, не замедлили принять ее в свою команду. Даже Бобер и тот сказал:

– Так держать, амфибия!.. Хвостик-то не покажешь?

Но скромница-Квакуша лишь отмахнулась и нырнула в грязную речку – так ей стало жарко от похвалы грызуна.

Впрочем, помогали и ондатры, и живущие неподалеку зайцы-русаки, и рыбы, и мошки.

И вот работы закончены, река потекла в нужную сторону, прокладывая себе новое русло. На следующий день лебедка-кликун, дама со снежно-белым оперением, которая временно обитала у речки, ибо не могла покинуть своего супруга, вывихнувшего крыло, улетела на разведку. Через полдня он прилетела, возбужденная, запыхавшаяся:

– Смыло насосы!

– Уррррра! – прогремело по речке.

Устроили шикарный, с песнями и плясками, праздник, на котором львиная доля похвал относилась Квакуше, и так ее раскачали на лапах, что она долго в себя прийти не могла.

Чтобы вернуть реку, решили на рассвете плотину снести, утром же Квакуша собиралась и на свой родной пруд. Галантный Бобер вызвался ее проводить.

Давно затих день, но Квакуше не спалось. Забравшись на верхушку плотины, она с радостью и грустью думала о своих друзьях с пруда. Соскучилась! Плотина потрескивала, но расчувствовав-шаяся Квакуша не обращала на то внимания, покачивая лапками над бездной.

Среди ночи раздался гром, словно небо упало на землю. Перепуганные бобры выскочили из хаток.

Плотину снесло. Долго она держалась, но противостоять могущественной силе воды ой нелегко! – И построенное заграждение треснуло в центре, захрустело по швам и – унеслось с потоком реки, перекореженное.

Пропажу Квакуши заметили не сразу.

– Ушла, даже не простилась, – вздохнул Бобер. – Я ведь говорил – провожу. Ну ладно. – И пусть он знал, что лягушка его не услышит, он сказал: – Прощай, Квакуша. Живи в радости.

На пруду же вода вскоре поднялась до былой – нормальной – отметки.

– Видимо, совесть у людей взыграла, – решили жители пруда, – передумали строить кирпичи… А Квакуша-то хороша – исчезла, якобы спасать всех идет, а сама, небось, перебралась на хорошенькое озерко и живет там поквакивает, горя не знает. Предательница!

И решив так, обитатели дали друг другу клятву больше о Квакуше, как о недостойной, никогда и не заикаться. Друзей не предают!