Пыль времени мягко ложится на дальние страны, порой принимая их форму. Серьёзно и цепко держась за идеи, похожие на бизнес-планы, мы верим то в ряд катастроф, то в счастливый билет на поезд до станции «Вечность». Вот только, похоже, что в новых одеждах, однако по старым рецептам мы все ищем то, чего в принципе здесь быть не может, наивно считая, что ищем лишь то, чего нет. Кентавры в стерильных халатах, освоив программы, философам ставят диагноз в любом лазарете, а тем хоть бы что,- они толпами едут в ашрамы и мелом на мокром асфальте рисуют круги. Согласные с ними, как, впрочем, и с собственной ролью, оракулы с телеэкранов внушают планете, что нынешний снег перемешан с поваренной солью, а в соль кто-то бросил щепотку ячменной муки, и вот он идёт где попало, меняя законы природы. Когда сумма букв значит больше, чем имя, и как-то нечаянно позеленели иконы, лишь небо порою рисует таинственный лик, который заметят ну разве что местные птицы, да трое газетчиков на драндулете в пустыне, да, может быть, возле дороги сидящая львица, и камни, и белые камни холма Гиссарлык. А поезд идёт. День за днём. Век за веком. Пейзажи за окнами тают, теряя упругость, и в прятки играют светильник и тень, пока зритель не скажет: «Пожалуйста, кофе без сахара. Здесь и сейчас». Как прежде лежат наши судьбы, подобно осколкам разбитых зеркал на коленях богов, только вряд ли здесь кто-то из них пожелает остаться надолго, тем паче - использовать образ кого-то из нас. А дух хромоногий и рыжий скользит удручённо к далёким прудам, так как мало кому интересен,- работу его довершили не демоны в чёрном, а, стыдно озвучить,- рекламные ролики. Но что делать и кто виноват в этом,- не разобраться, поскольку сквозь тексты на сутки написанных песен постельным бельём, сталью лезвий, пакетами акций, ценой на просроченный ужин, билетом в кино нас вновь накрывает вчерашнее, бывшее чудо, заигранной в хлам, но любимой до слёз мелодрамой, и древняя кровь напряжённо течёт по сосудам, и мысль застилает хрусталик, и солнечный блик скитается там, где в почёте сухая фактура шершавых колонн, безучастных отелей и храмов, и глянец богинь, их лукавые лики, фигуры, и камни, и белые камни холма Гиссарлык. Слова и слова, и слова... Но о чём эти знанья, и запах горящего дёрна, и тропы оленьи, коль до сих пор вещи не втиснулись в их же названья? Пленённой треске сушит жабры дневной кислород... А вера, с которой мы пишем слова на бумаге, свидетельствует лишь о том, что на шаг в направленье того, чего не было, нам не хватает отваги, и нам почему-то достаточно слов. Только вот никем не замечен, волной, волокном, невидимкой, минуя часы, не касаясь возвышенных споров, и не поцарапав ногтём слюдяную пластинку, в нас завтрашний день проникает сквозь газ, свет и цвет. Здесь должен быть он. Он и будет. Свободный, ничейный, нетронутый нервами лабораторных приборов, он отформатирует шестерни, линзы, ячейки и глину помнёт, захотим мы того, или нет. Ну что ты расскажешь ему? Вспомнишь сложности быта? Попросишь отсрочку по выплатам? Нет, его сила из тех элементов, какие не будут открыты, и не остановят его ни трагический крик, ни раны героев, ни жертвенных факелов пламя, ни трещины на штукатурке, ни пьяные пилы, ни грёзы апрельской травы, ни медведи с быками, ни камни, тем более - камни холма Гиссарлык. |