Павел Гризодубов, 14 лет
Рассказ
Надежда.
Поднялось солнце, окрасив, словно омыв кровью, небо багрянцем. Разгорелся с новой силой тлевший затухающей искрой бой. Рявкнула пушка, торопливо затрещал пулемет. Заухали минометы, посылая в умирающий город новую смерть.
Дом под номером пять по улице Свободы вздрогнул от близкого взрыва. Соседний дом осел в столбе клубящейся пыли, словно земля, разверзшись, поглотила его. Вместе с пылью, растворяясь в утреннем зареве, к небу вознеслась редкая ныне субстанция – жизнь.
…-Хоть бы уж попали, - невольно подумал Антон, - и конец мучениям! Но тут же одернул себя: - Стоп! А Надя? У тебя есть Надя, Надежда. Ради нее надо жить! Она – единственное, что держит на этом свете. А ныть – вредно, думать – опасно. Надо выживать!
Антон цеплялся за эту мысль как утопающий за соломинку.
Он медленно поднялся, отбросив старые тряпки, служившие ему одеялом в эту лютую стужу. Нетвердой походкой, прихрамывая, побрел к кровати, на которой под одеялом, шубой и шалями лежала его Надежда.
Посмотрев на чуть розовевшие в лихорадке щеки, прикрытые в беспокойном сне глаза, он поправил съехавшее на бок одеяло и нагнулся над Надей. Отведя с ее высокого лба прядь волос цвета вороного крыла, поцеловал ее в горящий лоб. Надя открыла глаза.
…- Антоша,…сейчас бы воды…- слабым голосом прошептала она.
…-Уже бегу!- проговорил Антон, натягивая шинель. Он поднял с пола ведро и, пошатываясь, устремился к двери. – Я мигом!
Неуклюже скатившись по лестнице, громыхая ведром, Антон ввалился в кухню.
…-Тише, окаянный, детей испугал! – шикнула на него Марья Васильевна, пряча заплаканные глаза.
Антону почудился запах варящегося мяса. Он мотнул головой, отгоняя галлюцинацию, и посмотрел под ноги, ожидая наступить на хвост Бурана, возлюбленного пса Федора. Но пса нигде не было видно.
…- А где Буран? – озадачился Антон. Марья Васильевна подняла на него заплаканные глаза. Так значит, не галлюцинация…
Антон зашел в комнату Федора. Старик сидел на кровати, обратив невидящий взор вдаль, за окно, за Ленинград. Из его глаз катились слезы, оставляя бороздки на давно немытых щеках. Антон молча вышел, тихо затворив за собой дверь.
Выйдя на улицу, он поковылял к колонке. Рычаг ее обледенел и не поддавался. Антон окликнул прохожего, но тот только прибавил шаг, на ходу поправляя что-то под полой шубы.
В отчаянье Антон налег на рычаг всем своим исхудавшим телом и тот со скрежетом поддался. Нацедив полведра ледяной воды, Антон, осторожно ступая, направился к дому.
…Надя спала. Антону показалось, что температура спала, и лихорадка проходит.
Он достал из вещмешка именные часы, сунул их в карман и снова вышел на улицу.
Часа через два он вернулся, неся в кармане завернутую в тряпицу щепотку настоящего чая.
Когда Антон проходил мимо Марьи Васильевны, расставлявшей перед детьми тарелки и что-то объяснявшей им, она примолкла и опасливо покосилась на него. Антон прошел в свою комнату.
…Надя спала. Антон положил драгоценный мешочек на стопку книг, растопил чугунную печку обломками письменного стола и книгами, поставил чайник. Потом подошел к Наде.
Казалось, что лихорадка прошла. Лицо Нади было спокойным и безмятежным. Антон коснулся губами уже холодного лба, и его захлестнула волна скорби и ярости, сбивая с ног и повергая в пучину безысходности.
…Он сидел на полу, прислонившись к стене, неотрывно глядя на свою Надежду. Время остановилось.
В оцепеневшем от горя мозгу Антона всплывали обрывки воспоминаний. Он вспоминал, как попал в Ленинградский госпиталь с тяжелым ранением спины, как его признали безнадежным, а молоденькая медсестра Надя выходила его. Вспоминал, как они полюбили друг друга, как началась блокада, как Надя заболела.
…А потом он стал рассказывать Наде о родительском доме, о своем детстве… Он говорил и говорил…. Кипел чайник. Поскрипывала веревка, на которой повесился старик Федор, проживший со своим возлюбленным псом Бураном четырнадцать лет. Причитала Марья Васильевна, голосили дети. Били минометы, сыпались стекла, содрогался в агонии дом…
А Антон все говорил и говорил со своей Надеждой…
Август 2002 года г. Москва
|
|