В Петербурге, в сыром каземате
Слышен звон кафедральных часов.
В коридоре сменили солдата
И доносится гул голосов…
У поручика ноги остыли.
Он, оставив драгунскую часть,
На границе, всего в полумиле,
Был задержан, но, в лица смеясь,
Говорил о свержении Устоев!
Всё кричал и руками махал.
И за это в Столицу конвоем
Был доставлен, где узником стал…
За слова и свои намерения
Под охраной усатых улан
Двадцать лет он свои Дни рождения
В каземате встречал! Вайдеман…
По-утру в кафедральном Соборе
Прославляли реформы Царя.
Александр был в скромном уборе,
Молчаливо улыбку храня.
-Отменить крепостные владения-
Александр Манифест подписал.
Ждал мужик и землицы надела,…
Но земли даром Царь не отдал!
Тот, кто справный, подкупит землицу,
Дом поставит и скот заведёт…
Остальным – пусть земля и не снится!
Прогуляет её и пропьёт!
А Свобода, она так обманна!
Блеску много, да мало тепла.
Больше в ней обещаний туманных.
В остальном же – одна пустота…
О Свободе мечтали поляки,
Поднимаясь с кровавых колен.
И в ответ, лишь вставали бараки
В окружении бревенчатых стен!
В зауральских таёжных острогах
И поляк, и литовец с хохлом
Обучались понятиям строгим,
Где с плохим, где с хорошим концом!
Усмирялись народы и страны.
И, во благо Великих Идей,
И сейчас ещё бьют барабаны,
Сквозь прицелы глядим на людей!
В Петербурге – сухие апрели…
То в Заставе одной, то в другой
Подожжённые склады горели:
То в Подъяческой, то на Сенной!
По ночам загорались сараи,
В одночасье сгорали дома.
Это всё продолжалось и в мае…
В Петербурге уже не до сна!
Было жителям всем не до смеха,
Ведь пока, что не пойман стервец!
Говорили: -Студентам утеха!
Месть за Польский терновый венец!-
Полицмейстер усилил охрану.
В перекрёстках поставил дозор,
Но, как это не выглядит странно,
Ночью вспыхнул Апраксина Двор!
Кое как до утра потушили.
Так, на утро - другая напасть:
Прокламаций листы небольшие
Кто срывал, кто начитывал всласть!
В них так много причин было веских
Для замены Реформ и Царя.
Резче многих писал Чернышевский,
За приличия переходя…
Не за суть, а скорей за приличья
Был наказан Царём журналист.
Целый год в каземате обычном
В Петропавловке он просидит.
Будет занят писательским делом
И напишет известный Роман.
Как сумеет, ответит: -Что делать?-,
Сам поверив в красивый обман.
Но листовки и книги – лишь розы,
А шипы, как звезда на погон…
Вот по Стрелке спешит Каракозов,
Досылая в патронник патрон!
Закрывая глаза от волнения,
Вытирая ладони платком,
Он хотел испытать вдохновение,
А обиды и боль, - всё потом!
Александр у Летнего сада
По мощёной идёт мостовой
Лишь с женою. Охраны не надо.
Достаёт портсигар золотой.
Закурил у чугунной решётки.
Взял часы, потянув за брелок,
За спиною не слыша короткий
Звук. Так щёлкал взводимый курок…
Грянул выстрел. Фуражка задета.
Каракозова смяла толпа!
Подбежали солдаты, кадеты,
Уж закрыли браслет на руках!
Александр подходит к злодею,
У обоих не кончился шок!
И, собою ещё не владея,
Тихо спросит студента: -За что?-
Но вопрос, словно брошен на ветер.
По исходу пятнадцати дней
Мастера в Отделении Третьем
Знают Имя того, кто злодей!
Чтобы Имя узнать, кто в ответе,
К опознанью пустили народ.
Из гостиничных кто-то заметил,
Что бывал в номерах тот сей год…
Опознанье к полудню свершилось.
Узник узнан и в крепость свезён.
Как Дознание дальше не билось,
Не получено новых имён!
В мае следствие было закрыто
И Сенат - Государев оплот,
На своём Заседании открытом
Повелел мастерить эшафот.
Государь то решение принял.
Похвалил сыскарей и Сенат.
-Пусть казнён будет тот, кто повинен!
Кто Имперскому слову не рад!-
По Большому тюремным обозом
На Смоленское поле, в углу
К эшафоту студент Каракозов
Привезён был один поутру …
Был зачитан Указ лаконичный
И на плечи накинут колпак,
А потом уже жестом привычным
Из под ног молча выбит чурбак.
Губы в пене, как это не странно,
Прохрипели кому-то: -Прости…-
И раскатистый звук барабана
Был последним в коротком пути…
Вновь искрятся Дворцовые залы!
Александр в движениях скор.
И на окна косится устало,
И на стёклах рисует узор…
Отделение Третье возглавил
Седовласый седой генерал.
Он мятежную Польшу оставил,
Где виновным старицей воздал!
Муравьёва теперь в Польше знают.
Он полякам любил повторять:
- Я не тот, в кого ружья стреляют.
Сам могу, за Царя, расстрелять!-
А предшественник, князь Долгорукий,
Не такой расторопный, увы,
Сдал дела и, под вешние звуки,
В родовое имение отбыл…
В двух Столицах спокойствие шатко.
Над домами Тревога и Страх!
И прислуга в трактирах украдкой
Слышит больше крамолы в словах.
Примеряет Россия Реформы,
Но они, словно Тришкин кафтан,
То рукав остаётся оторван,
То спина разойдётся по швам…
А на съёмных квартирах в лишениях
Зреют новые: выстрел и взрыв!
Вновь и вновь на Царя покушения!
Вновь и вновь остаётся он жив!
Прирастала Россия границей:
Казахстан и Кавказ под рукой…
Александру ночами не спится.
Смерть всё кружится над головой!
Не спасёт ни клинок, ни обитель
Коль открыты сезоны охот…
Даже прозвище «Освободитель»
От руки Палача не спасёт!
Не спасают Дворцовые стены…
Истопничий Халтурин Степан
Попривязывал бомбы к поленьям
И никто не заметил обман!
Пострадали лакеи и челядь.
Кровь лилась на наборный паркет!
Александру – везло всю неделю
И не только в вистах и крокет…
Уступив уже семь покушений,
Смерть нашла свою жертву весной!
У Желябова – было умение
И желание нарушить Устой!
Взрыв! И… всё. Среди крови и пота
Государева жизнь прервалась…
Так закончилась эта Эпоха.
Жизнь Террора в стране началась!
2004 г.
|
|